Игра Эндера - [57]

На следующий день он встретил Алаи в коридоре, они весело поздоровались, пожали друг другу руки, разговаривали, смеялись, и оба очень хорошо знали, что между ними выросла стена. Когда-нибудь, со временем, они сломают эту стену, но теперь единственной настоящей формой общения остались корни, длинные корпи, переплетенные глубоко под стеной, где их нельзя достать.

Но самым кошмарным был страх, что стена никогда не рухнет, что в сердце своем Алаи рад этому расставанию и готов стать Эндеру врагом. Теперь они не могли быть вместе, а только врозь, и то, что казалось твердым и нерушимым, стало хрупким и нереальным. «Мы врозь. Алаи стал чужим, у него своя жизнь, не связанная с моей. Мы встретимся и не узнаем друг друга».

Эндеру было горько, но он не плакал. Со слезами покончено навсегда. С того дня, когда они воспользовались Валентиной как орудием, чтобы повлиять на него, ничто уже не могло заставить его плакать. Эндер не сомневался в этом.

И со всей силой своей злости он решил, что непременно победит их. Учителей. Врагов.

11. Veni, vidi, vici

– Вы всерьез собираетесь вести сражения по этому расписанию?

– Да.

– Но он получил армию только три недели назад.

– Я уже говорил. Мы просчитали на компьютере вероятный исход. И вот что, по мнению машин, Эндер станет делать.

– Мы хотим обучить его, а не ввергать в нервное расстройство.

– Компьютер знает его лучше, чем мы.

– Компьютеру чуждо милосердие.

– Если вы хотели милосердия, шли бы в монастырь.

– А это что, не монастырь?

– Это лучшее место для Эндера. Мы вызовем к жизни весь его потенциал.

– Не разумнее ли дать ему покомандовать года два? Обычно они сражаются раз в две недели, после трехмесячной подготовки. Вы, случаем, не перегнули палку?

– Разве мы можем тратить два года, когда…

– Знаю. Только я представляю, чем Эндер будет через год. Изношенный, совершенно бесполезный, потому что его подгоняли, когда он уже не мог идти. Да и кто бы смог?

– Мы объяснили компьютеру, что субъект должен прежде всего оставаться работоспособным после программы подготовки.

– Ну, если он останется цел…

– Слушайте, полковник Графф, это вы настояли на такой программе. Несмотря на мои возражения, если помните.

– Я знаю. Вы правы. Нельзя было отягощать вас муками чужой совести. Но моя готовность жертвовать маленькими детьми во имя спасения человечества тает. Полемарх потребовал аудиенции у Гегемона. Кажется, русскую разведку сильно обеспокоило то, что некоторые слишком активные американские граждане вовсю обсуждают по компьютерной сети возможность использования Международного флота против стран Варшавского Договора сразу после победы над жукерами.

– Несколько преждевременные прикидки.

– Бред сумасшедшего. Свобода слова – это одно, но подвергать опасности само существование Лиги из-за идиотских националистических предрассудков… и ради этих близоруких самоубийц мы толкаем Эндера к границе того, что способен вынести человек.

– Я думаю, вы недооцениваете Эндера.

– Боюсь, я также недооцениваю тупость всего человечества. Совершенно ли мы уверены, что должны выиграть эту войну?

– Сэр, это… измена.

– Нет. Просто черный юмор.

– Совсем не смешно. Когда речь идет о жукерах…

– Я знаю. В них нет ничего смешного.

Эндер Виггин лежал на койке и смотрел в потолок. Став командиром, он уделял сну не больше пяти часов в сутки. Но свет гасили в десять вечера и не зажигали до шести утра. Иногда он работал с компьютером, едва различая, что происходит на слабо светящемся экране. Но чаще всего Эндер лежал, уставившись в невидимый потолок, и думал.

Либо учителя оказались неожиданно добры к нему, либо он сам стал куда лучшим командиром, чем предполагал. Его маленькая пестрая группа ветеранов, прежде не пользовавшихся уважением, набирала силу и захватила лидерство. Причем так быстро, что вместо обычных четырех взводов Эндер создал пять. И у каждого командира был заместитель – тоже ветеран. Командуя пятью взводами (по восемь человек в каждом) и десятью полувзводами, Эндер добивался того, чтобы его армия как единая команда выполняла десять маневров одновременно. Ни одну армию раньше не разбивали на такие мелкие соединения, но Эндер не собирался повторять пройденное. Большинство армий практиковало массовые маневры по заранее выработанной стратегии. У Эндера стратегии не было. Он предпочитал учить взводных, как с максимальным эффектом использовать свои маленькие отряды для достижения конкретных целей – без поддержки, в одиночку, под собственную ответственность. На вторую неделю тренировок Эндер начал разыгрывать со своими настоящие сражения, кровавые побоища, после которых ребята валились с ног. Зато теперь, после месяца работы, он был уверен, что командует лучшей армией из всех, что когда-либо вступали в игру.

Входило ли это в планы учителей? Неужели они знали, что дают ему странных, но замечательных бойцов? Не нарочно ли подобрали тридцать запущенных мальков, понимая, что маленькие дети думают быстрее, лучше учатся? Или такое чудо может сделать с любой группой командир, который знает, что должна делать армия, и умеет объяснить задачу своим солдатам?

Этот вопрос мучил его, потому что Эндер не вполне понимал, оправдал он или обманул надежды учителей.