Игра чувств - [22]

— Почему вы чувствовали себя неудовлетворенной и неустроенной в тот день у реки?

— Ах, — пожала она плечами, — все и ничего. Многие решили бы, что я самая счастливая девушка на свете.

— Вы говорили, что ваш отец умер в прошлом году. Полагаю, вам должно было быть очень грустно. А за год до этого скончалась ваша мать.

— Да, я очень любила маму. И папу, и он действительно по-настоящему любил меня. — Она говорила так, будто старалась убедить в этом саму себя. — Я знаю, что любил. Просто… он думал, что все будет хорошо, он всегда так думал.

— Он много играл в азартные игры, не так ли? — мягко сказал Чарльз.

— Вы слышали? Да все, наверное, слышали. Поэтому мы выехали за границу. Чтобы скрыться от дурной славы. И за границей бывает легче играть в азартные игры.

Они начали удаляться от дома, все больше углубляясь в сад, с трудом разбирая дорогу в лунном свете.

— Вы были очень несчастны, когда были вынуждены жить вдали от родной страны? — спросил Чарльз.

— Я не возражала. То была очень свободная и легкая жизнь по сравнению с той, какую мне пришлось бы вести в Англии. И даже захватывающая. Иногда папа выигрывал много денег и мы жили хорошо, а бывало, что он проигрывал и нам приходилось очень быстро выезжать из отеля, чтобы не попасться судебным приставам. Иногда у нас было все, иногда не было ничего, потому что папа продавал вещи, чтобы оплатить долги.

Чарльз нахмурился, радуясь, что темнота скрывает его лицо. Он находил эту историю грустной ввиду причин, о которых никак не мог рассказать Клионе.

— Звучит чересчур захватывающе, — заметил он спустя некоторое время.

— Что ж, для маленькой растущей девочки это могло быть весело. Папа учил меня всяким вещам, которых не положено знать юным леди. — Она тихонько засмеялась. — Не поверите, в какое множество карточных игр я умею играть.

— Отец учил вас?

— Он учил меня всему. Ай-ай-ай! — Клиона остановилась, прижав ладонь к губам. — Я обещала тетушке Марте, что никому не расскажу. Она говорила, что папа имел дурную репутацию и что люди буду считать меня «вульгарной особой».

— Не тревожьтесь, — нежно сказал Чарльз. — Я сохраню вашу тайну.

— О, я знаю это, иначе не стала бы вам рассказывать. Такое облегчение, когда с кем-то можно свободно поговорить. Вы не знаете, каково это, когда приходится скрывать истину самого своего существования.

— Быть может, знаю, — тихо сказал он. — Но, пожалуйста, расскажите больше о вашей жизни. Насколько я понимаю, она отличалась от привычной, размеренной.

— Да, во многом. Я встречала множество необычных людей…

— Вульгарных особ? — поддразнил Чарльз.

— Некоторые из них скрывались от правосудия. Папа сходился со всеми. Как я говорила, мне это очень нравилось. Но с мамой все было иначе. Ей это не казалось забавным. Она хотела спокойной, устроенной жизни, как у других женщин, в родной стране. Папа все обещал, что однажды, совсем скоро, он выиграет много денег и мы все сможем вернуться в Англию. Но этого так и не случилось, и мама, в конце концов, потеряла надежду. Она изнемогала и чахла, тоскуя по дому и собственной семье. Папа все давал обещания, даже в день, когда она умерла… Думаю, именно тогда я стала взрослой. Внезапно я увидела, что это вовсе невесело. А папа разбрасывался красивыми словами и через пять минут все забывал, потому что был слишком эгоистичным, чтобы придавать значение чему-либо, кроме собственных удовольствий. Из-за него маму похоронили в чужой стране. Но папа все равно не признавал, что в его образе жизни что-то не так. Он считал, что дает мне хорошее образование, потому что я училась разным языкам. У нас были друзья в высшем обществе, потому что папа умел обаять любого, кто встречался на его пути. Он и представить себе не мог, чего еще я могла хотеть. А я не знала, как сказать ему, насколько нуждаюсь просто в доме. Или, скорее, не могла подобрать слова, которые бы он понял. А потом он умер, когда мы были в Берлине, и я осталась совсем одна.

— Совсем одна, — эхом отозвался Чарльз, приходя в ужас.

— Со мной была моя старая нянечка, это она спасла меня. Я впала в отчаяние и все молилась, молилась, просила Бога, чтобы произошло что-то хорошее. Но Тибби, моя няня, сказала мне: «Бесполезно сидеть и ждать, что удача придет к тебе через окно. Ты должна выйти наружу и найти ее сама. Или привлечь ее». Она знала, что брат моей матери был исследователем. Обычно он жил в палатке на другом конце света, но в то время оказался в Париже: приехал читать лекции о своих открытиях. Тибби сказала: «Мы едем в Париж», — и затолкала меня в поезд. Она была умницей! В Париже мы подождали у входа в аудиторию, а когда мой дядя вышел, Тибби просто толкнула меня к нему. К моему счастью, я была очень похожа на маму, и он сразу понял, что я — его племянница. После этого я осталась жить у него, и на какое-то время у меня появился своего рода дом, но в начале этого года дядя тоже скончался.

— Это ужасная история, — признал Чарльз.

— О, нет, не совсем, потому что, когда приходилось слишком тяжело, всегда наступал миг радости, который придавал жизни смысл. Я могла чувствовать себя изнуренной и подавленной, но услышать вдруг пение птицы. Поэтому я верю в чудеса. Даже мелочь может быть чудом, и получается, что как раз мелочи имеют огромное значение.