Игра без правил - [21]

Петр единственный человек, на которого я могу положиться. Мы с ним прошли через столько испытаний, что мысль о предательстве с его стороны кажется мне просто нелепой. Мы случайно встретились с ним в начале 1915 года на фронте, и я предложил стать моим вестовым. Он отнекивался, не хотел покидать товарищей по роте. Но я все же его уговорил. И с тех пор мы вместе.

Петр сообщил мне новости, которые меня не порадовали. По окрестностям бродит отряд красных, он просочился сквозь линию фронта. Судя по всему, это какая-то не то разведывательная, не то полурегулярная часть, которая действует на свой страх и риск. Они занимаются разведкой, а заодно нападают на отбившихся от своих частей солдат, а также сжигает барские усадьбы. Они уже поджигали дом моих соседей — баронов фон Мекк. Ах, сколько с этим домом связано у меня воспоминаний! Там я впервые увидел ее…

Но сейчас не место и не время для подобных лирических отступлений. Продолжу свой рассказ о текущих событиях, ибо он содержит любопытные подробности. Они оправдывают мое решение задержаться в своем доме и попробовать спасти полотна.

Мы с Петром паковали картины в ящике, которые обнаружили в подвале. Дело могло бы идти быстрей, но внезапно мой вестовой заинтересовался живописью. Прежде чем обернуть картину в материю, аккуратно положить в ящик, он подолгу разглядывал ее.

Петр долго смотрел на картину, заходил с разных сторон, однако так и не понял в ней ничего. Да и понять было мудрено, учитывая, что мой портрет в своей манере рисовал Пикассо. Лицо есаула отразило такое отчаяние, что я не смог сдержать улыбку.

«Если это вы, ваше сиятельство, то не могу понять, где же это самое ваше лицо. Это больше похоже на моего соседа Степана, что пришел с войны без руки и ноги. Здесь их вроде тоже нет».

«Это один из известных молодых художников по фамилии Пикассо, — пояснил я. — Он ищет другую реальность. Это называется абстрактная живопись. Он смотрит на прямую линию, а она ему видится в виде множества самых разных изгибов. Каждый имеет право на свой взгляд».

Я стал рассказывать ему об абстракционизме, о новых формах мышления, об отказе видеть изображение таким, каким оно передается в мозг через глаза.

Я попросил его, показать мне картины, которые ему больше всего понравились. Удивительно, он показал лучшие из них. У этого малограмотного казака был замечательный по тонкости вкус! И мне вдруг стало спокойней; я еще раз убедился, что поступаю правильно, что подлинное искусство способно рано или поздно победить в человеке дикие начала, пробудить в нем возвышенные чувства.

«Нам вдвоем не сдержать их! — вдруг воскликнул Петр, — Пойду-ка я пока не поздно за подмогой».

«А ты уверен в тех людях, что хочешь привести? Никто, кроме нас, не должен знать, куда мы спрячем мою коллекцию».

«Не беспокойтесь, ваше сиятельство, это надежные люди. Я быстро».

Я остался один. Я смотрел на знакомые мне с детства живые картины природы. Меня всегда приводили в восторг окрестности нашего имения, я мог любоваться ими часами. В юности я исходил эти места вдоль и поперек, знал здесь каждое дерево, каждый кустик, каждый поворот. Когда стал постарше, и у меня вдруг пробудилась любовь к живописи, я без конца переносил эти пейзажи на полотно. Сперва мне это почти совсем не удавалось, однако постепенно мои творения получили некоторую популярность у местных помещиков и мещан. Даже Наташа с ее тонким, как вуаль, вкусом, приходила в восторг от некоторых из моих работ. Увы, при всех моих талантах я не творец, а лишь подражатель. Тот человек объяснил мне эту истину с доходчивостью, которая не оставляла никаких сомнений. Как же я переживал тогда, даже хотел застрелиться.

Начинало темнеть, а Петра все не было. Я стал волноваться. Впрочем, вскоре он появился. И не один, а с двумя станичниками. Я не знал их лично, но мне были знакомы их лица.

Петр познакомил меня с ними. Один из них — Степан оказался его двоюродным братом, другой Иван — другом детства. Оба прошли через войну и были демобилизованы по ранению. Иван был крепкий домовитый хозяин, мой давний арендатор, один из самых богатых людей в станице. Вот уж не предполагал, что он возьмет в руки винтовку и придет защищать мой дом.

С собой они притащили пулемет. Теперь у нас было два пулемета, а это уже кое-что, с таким вооружением можно отразить не один приступ. Во мне проснулся кадровый офицер, я стал прикидывать, как лучше организовать оборону, как разместить нашу огневую мощь.

Дом построен буквой «П», я решил расположить огневые точки по краям. Таким образом, они простреливали подходы к дворцу, образуя «мертвое пространство».

Исподволь я наблюдал за людьми, которые пришли с Петром. Они довольно хмуро разглядывали барский дом. Я не представлял, как они поведут себя, когда дело дойдет до столкновения. Пока же мы сидели в гостиной и пили чай. Петр согрел самовар, в кладовках я разыскал варение. Оно засахарилось, так как ему было не меньше семи лет.

Я решил, что раз они пришли защищать меня, мою коллекцию, то должны осмотреть ее. Не все картины были еще запакованы, я стал показывать их казакам. Те молча смотрели на творения мастеров, внимательно слушали мои пояснения, но сами вопросы не задавали. О чем они думали, что чувствовали, я не знал, но я считал, что провести эту скорей всего последнюю экскурсию по своей галерее с ее защитниками — мой священный долг.