Игорь Святославич - [11]

Г. Н. Моисеева рассмотрела историю псковского «Апостола» 1307 года и установила, что А. И. Мусин-Пушкин не имел возможности ознакомиться с текстом «Апостола» в начале 1790-х годов, как утверждал Зимин. Вместе с тем в теории последнего этот вывод имел важное значение, поскольку позволял объяснить уникальную параллель «Слова» с записью Домида^{10}.

Советские лингвисты также внесли лепту в поддержку подлинности «Слова». В течение 1940— 1970-х годов особое внимание уделялось тюркским элементам в поэме. Обобщающее исследование на эту тему принадлежит Н. А. Баскакову, пришедшему к выводу, что «Слово» — памятник домонгольской эпохи^{11}.

Исследованием соотношения «Задонщины» и «Слова», а также текстуальной историей самой «Задонщины» занимались в 1960-х годах Р. О. Якобсон совместно с американским ученым Д. Уортом^{12}, а также многие советские ученые. Итогом работы последних стали несколько коллективных исследований и статей^{13}с выводами: соотношение редакций «Задонщины» не свидетельствует против «Слова»; кирилло-белозерский список «Задонщины» не содержит древнейшую редакцию (противоположное утверждение лежало в основе гипотез Мазона и Зимина); зависимость от «Слова» ощутима во всех версиях «Задонщины», ее вторичность не подлежит сомнению.

Немалый вклад в раскрытие «темных мест» «Слова» внесли исследования в области древнеславянской культуры и мифологии. Виднейшие специалисты в этой области В. В. Иванов и В. Н. Топоров использовали «Слово» как источник для реконструкции славянских мировоззренческих представлений и мифов, демонстрируя его согласие с другими данными, в том числе лингвистическими^{14}.

Выступление А. А. Зимина способствовало также оживлению дискуссии и изучения «Слова» за рубежом. В поддержку Зимина выступили английский филолог Дж. Феннел и его итальянский коллега А. Данти. Первый, в частности, попытался доказать, что название реки «Каяла» в «Задонщине» — ошибочное написание «Калки», однако не сумел убедительно объяснить странного совпадения этой описки с Ипатьевской летописью. С другой стороны, подлинность «Слова», помимо Якобсона и Уорта, признавали и другие западные историки и филологи, в том числе итальянский лингвист Р. Пиккио^{15}.

В целом к концу XX века в мировой науке более или менее утвердилась точка зрения на «Слово» как на памятник Средневековья. Правда, попытки выдвинуть новые доказательства подлога время от времени повторялись. Так, в 1970-х годах австрийские исследователи К. Трост и М. Хендлер тщились обосновать принадлежность «Слова» перу Н. М. Карамзина, однако их позиция не нашла широкой поддержки даже в среде скептиков, поскольку противоречила всему, что известно о Карамзине и его тщательном, временами гиперкритичном отношении к историческим источникам.

В 2003 году в дискуссию включился американский историк Э. Кинан, прославившийся попыткой оспорить авторство и датировку переписки Ивана Грозного с князем Курбским. Г. Н. Моисеевой был установлен факт знакомства с рукописью «Слова» видного деятеля чешского романтизма и национального возрождения Й. Добровского, учителя В. Ганки и одного из первых апологетов «Краледворской рукописи». Всё это позволило Кинану выдвинуть гипотезу об авторстве Добровского, тем более что уже Сенковский и Мазон заподозрили наличие в языке «Слова» западнославянских черт. Гипотеза Кинана — самое последнее достижение скептиков — ставит «Слово» в контекст национально-романтических движений в славянском мире^{16}. Его работа практически сразу собрала критические рецензии.

Выход книги Кинана и посмертная публикация итоговой версии работы А. А. Зимина подвигли сторонников подлинности поэмы на подтверждение и обновление своей аргументации. В этом смысле этапной и итоговой, отвечающей современному уровню науки, является фундаментальная монография крупнейшего отечественного языковеда А. А. Зализняка^{17}. В ней показана полная органичность «Слова» с точки зрения средневекового языка—в объеме, недоступном для любой реконструкции XVII или XVIII века; продемонстрировано наслоение на первоначальную основу диалектных черт, связанных с Северо-Западной Русью (вспомним псковский «Апостол»); выявлен языковой и сюжетный параллелизм «Слова» с летописными источниками, а не с татищевской «Историей Российской». Наконец, Зализняк убедительно опроверг предположение Кинана об авторстве Добровского — грамматика и орфография «Слова» противоречат лингвистическим теориям чешского ученого.

Подводя итог спору о подлинности «Слова», можно суммировать аргументы в его защиту.

1. Язык «Слова» — язык средневековой Руси. Среди специалистов, занимающихся изучением древнерусского языка на основе всех имеющихся источников (литературы, надписей, берестяных грамот), нет противников подлинности «Слова».

2. «Слово» являлось частью богатой письменной и устной традиции домонгольского времени. Оно перекликается не только с памятниками фольклора и литературы позднейших веков. Известно «Слово о князьях» XII столетия, содержащее идейно пересекающееся с укорами «Слова» осуждение княжеских распрей. Известно «Слово о погибели земли Русской» XIII века, которое не только имеет стилистические и сюжетные пересечения со «Словом о полку Игореве», но и выполнено в том же жанре поэтической элегии. После публикации этих памятников стало неуместно говорить об идейном и жанровом одиночестве «Слова о полку Игореве» в литературе XII—XIII столетий. Типологически, в том числе по богатству метафорами, языческой символике, эти памятники схожи с германской и кельтской дружинной поэзией IX—XII веков, еще почти неисследованной в России ко времени обнаружения «Слова».