Иглы мглы - [23]

Унять бы сердца тайный ропот,

но вот почудилось на миг,

что вдруг услышал смутный шепот

отца и матери моих.

Шли низко над водою тучи.

Таили летнюю грозу.

И ветер рукавом колючим

Мне вытер первую слезу.

12.06.71, село Кува

* * *

Вглядевшись в зеркало ночное,

казалось, сонного пруда,

я сразу понял, что покоя

не знает черная вода.

Какая бешеная сила

сокрыта в бездне молодой!

Лишь миг о милости молила

и вновь бесчинствует волной.

Волна накатывает грозно,

равно темна и холодна.

Но чей знакомый образ создан?

Что всплыло в памяти со дна?

И почему не отступаю,

откуда этот жар в крови?

Как будто волосы ласкаю

ночные, буйные, твои…

Я знаю: скоро стихнет разом;

вся ярость выгорит дотла.

Как будто обретает разум,

опять покорна и светла…

Пусть женской ревности нелепей

порыв встревоженной воды,

но это — зрелой страсти слепок,

твои бессмертные черты.

И не затем ли бились воды,

натягивая мысли нить,

чтоб в смутном зеркале природы

лик человеческий явить?!

2.06.71, село Кува

ИЗ ПИСЬМА АННЕ

Тоскую

по саду со старой скворечнею,

тоскую

по зарослям диким орешника,

по небу высокому

с профилем облака,

напомнившем сокола

перистым обликом.

Тоскую

по речке, бегущей по камешкам,

тоскую

о чем-то неясном пока еще,

о запахе

жадно цветущей черемухи,

о солнце,

желтеющем шапкой подсолнуха,

о ветре,

играющем в прятки с кустарником,

о дождике,

ветра случайном напарнике…

И в каждом предмете,

примете и мелочи:

а как там жена моя,

как моя девочка?

15.06.68

РОМАШКОВЫЙ ЛУГ

Я один у окна. Дождь и ветер вокруг.

И в округе молчат соловьи.

Я припомнил сегодня ромашковый луг

и горячие руки твои!

Что за солнце, любимая, было тогда!

Сколько света и сколько тепла!

Рядом в речке, беззлобно волнуясь, вода

по знакомому руслу текла.

И качались ромашки на тонких стеблях.

Надувались рубашки на тонких руках

И звенел, поднимаясь над сочной травой,

колокольчик, покачивая головой.

Ах, ромашковый луг, окружил, закружил

и доверчиво губы с губами сложил!

Ах, ромашковый луг, прогоняющий страх

словно солнечный луч на любимых губах!

И ромашкой казался нам солнечный круг,

стрекотали кузнечики песни свои…

Нам загадывал счастье ромашковый луг,

не пророчил разлук — напророчил любви.

И сейчас, когда ливень что кот в сапогах

за дверями стучит на высоком крыльце,

вспоминается луг мне в высоких цветах

и шмели в золотистой пыльце…

Ах, ромашковый луг!

20.06.69

* * *

Здравствуй, любовь моя вечная!

Вот мы и снова вдвоем

этим серебряным вечером,

этим особенным днем.

Неизменившимся голосом

я объясняюсь опять.

Глажу воскресшие волосы,

трогаю робкую прядь.

Переодетая девочка,

дрогнули руки твои.

Нам и надеяться не на что,

что ж мы твердим о любви?

Что еще ищем в осиннике,

ветром продутом насквозь?

Клочьями писем — осенние

листья, летящие вкось…

Помнишь с природою заговор,

скрипками пели ручьи;

мчались на крыльях мы за город,

вольные птицы, ничьи…

Время похитило, спрятало

в чью-то чужую судьбу

чудо с растрепанной прядкою,

с зайчиком солнца на лбу.

Клочьями писем — осенние

листья, летящие вкось.

Мы заблудились в осиннике,

ветром продутом насквозь.

Бродим до самого вечера

с чувством щемящей вины.

Милая русая девочка,

пальцы твои холодны.

15.07.68

* * *

Говорила: ничего не утаи,

утоли мои печали, утоли.

Умоляла: только правду расскажи.

Для души своей просила, для души.

Я смотрел в ее колючие глаза.

Я не смог, я ничего ей не сказал.

Понимал, чего ждала, едва дыша,

этой женщины влюбленная душа.

А чего еще хотите от нее

знала правду и не верила в нее.

Говорила: ничего не утаи,

утоли мои печали, утоли.

23.08.66

* * *

И ветр отправляется снова

на прежние круги свои,

и юно волшебное слово

единой и вечной любви.

Не смыть поцелуя вовеки,

объятья вовек не разжать;

закрыты влюбленные веки

и пальцы прозрели опять.

Любимая! Шорох столетий

пронзает телесную дрожь;

и снова пройдет на рассвете

стремительный солнечный дождь!

И вновь про себя, как заклятье,

я имя твое повторю;

и вновь прошумит твое платье,

встречая, как прежде, зарю.

И ветр возвращается снова

на прежние круги свои;

и юно волшебное слово

единой и вечной любви!

19.05. 69

* * *

Со словом проносится конный,

и пеший со словом идет…

Законно, законно, законно,

законно стремленье вперед!

Пусть под ноги падает новый

рассвет, как шиповника цвет.

Какой же, какой и который

на этой земле я поэт?

Ничто не выходит из мерки,

и я замечаю в тоске:

стихи — словно галочьи метки

на влажном прибрежном песке.

Но чувства не сгинут со мною,

и с тою же болью в виске

другой — все впервые, все внове

начнет все на том же песке.

19.05.69

Из книги "ЗВЕЗДНЫЙ КОВШ"

(Чебоксары, 1977)

Николай Петровский-Теветкел

ЧУВАШСКАЯ ОСЕНЬ

Краснощекий, как яблоко, Август

с крепких яблонь роняет плоды;

и заката румяная радость

зажигает леса и сады.

Может, табор нагрянул цыганский

И березки собрал в хоровод?

Ветер крутит из листьев цигарки

и сережки разбойником рвет.

И от хмари осенней хмелея,

на мгновенье вспугнув облака,

дерзкий Август швырнул, не жалея,

в небо полный горшок молока.

Вот он — Млечный! Дорогою светлой

через черное небо пролег,

чтобы люди не путались слепо

в безрассудном сплетенье дорог.

Что ж, неспешно по родине шествуй,

успокоенной синью дыша.

Здесь пшеница серебряно шепчет,

помня плавную речь чуваша.

Запах хмеля из сел долетает.

Тяга к родине вечно нова!

И душа без конца повторяет