Иглы мглы - [19]

ваша жизнь несказанно права,

как и тех, кто на грязном заборе

пишет мелом срамные слова.

Если что-то в душе остается,

служит верною пищей уму,

это песня, что хором поется,

да рассказ о Каштанке с Муму.

Мы запомнили все, поголовно,

те сюжеты, что сутью просты,

где слова соразмерно, как бревна,

собираются в связки, в плоты.

Так что хватит брехать про элиту,

про к искусству проложенный галс,

перечтите разок "Аэлиту"

и летите ракетой на Марс.

А как только приляжешь беспечно

и начнешь погружаться во сны,

то космическим холодом Нечто

вдруг уколет в районе спины.

13.01.

* * *

Я проявил недавно бдительность,

прильнул к чужому разговору,

содомизируя действительность,

демонизируя Гоморру.

Случилось это между станцией

"Таганской", ближе к "Пролетарской".

Я с лету был сражен дистанцией

с блондинкой с выправкой гусарской.

Она в меня настолько вдвинулась,

что я повис расчетверенно,

держась одной рукой, как жимолость,

за голый поручень вагона.

Зачем скрывать, всегда блондинками

я был раздвоен и расстроен,

но чтобы так: глазами-льдинками

столкнуться — дело непростое.

Вагон был переполнен жертвами

непредсказуемых перверсий,

немыми криками и жестами

погрязших в виртуальном сексе.

Как Данте, я сражался с вымыслом,

искал Вергилия неловко,

как вдруг меня наружу вынесло

людской струей на остановке.

13.01.

* * *

Прожив три дня без потрясений,

без драки и без грабежа,

я подтверждаю без сомнений,

что жизнь, конечно, хороша.

Приятно попадать в объятья

неукоснительного сна

и веровать, что люди — братья,

что нет зимы, одна весна.

Но это все — сплошные враки;

мелькнет момент и — от винта;

ведь ждут-пождут за буераком

не два бомжа, так два мента.

25.01.

* * *

Отчего, я никак не пойму,

я живу на проспекте Му-Му.

Странноват я, друзья, мумуват.

Вот такой нестоличный формат.

По ночам я жену обниму

и шепчу ей: му-му да му-му.

Весноваться готов, зимовать,

чтобы только одно повторять.

Что явилось ко мне наобум.

Уж такой записной тугодум.

И, наверное, слава уму,

я помру на проспекте Му-Му.

31.01.

ГРЕЦИЯ

Сердце под вечер желает прохлады.

Горы качают луны ореол.

Греция — это жара и цикады,

это цитаты античной укол.

Веки смыкаются… Пройдены вехи.

Быстро хмелею, гуляка плохой.

Греция — это не только орехи,

хоть мне на них доставалось с лихвой.

Жизнь не жалела и вволю шпыняла,

била, как мячик, навскидку, с носка.

Греция — это не зыбь у причала,

не по смоковнице юной тоска.

В дни испытаний, в минуту провала,

в яме зловонной, почти что на дне,

Греция, ты меня чудом спасала;

даром, что горе топил я в вине.

Все твои сказки и славные мифы,

что рассказал обстоятельно Кун,

вдруг поднимали на крепкие рифы,

что вырастали из теплых лагун.

Приободряя, вселяя отвагу,

сам Аполлон вдруг и вдунет огня,

а Эскулап брызнет капельку блага,

Зевс по головке погладит меня.

Милая сердцу картина покоя,

мне заблуждаться и дальше позволь:

небо лишь в Греции столь голубое,

море лишь в Греции чистое столь.

То-то меня запредельное манит,

снова в мечтах повторяю вояж;

в сказку хочу, пусть завертит, обманет,

и не боюсь оскользнуться в мираж.

28.04.

МОЛЬБА

Смотрю я на покосы,

гляжу с восторгом вдаль,

кругом летают осы,

и им меня не жаль.

Они, видать, не сыты;

гармонию храня,

они хотят осыпать

дождями жал меня.

Проклятые вопросы,

опять ни дать, ни взять;

кругом летают осы;

ну, как же их прогнать.

Вот надо же, на склоне

лет, а печаль остра;

быть может, их отгонит

вонючий дым костра?

Быть может, мне поможет

сверхновый репеллент,

и ос тревога сгложет,

как яд, в один момент?

А может, пригодится

и тут дезодорант;

и станет бедный рыцарь

богаче во сто крат?

Забавные вопросы,

ведь как их ни гони,

они опять как осы

переполняют дни.

Но только ночь наступит,

и осы — на покой;

толку я время в ступе

мозолистой рукой.

Когда, когда, когда же

опустится закат,

и ночь, как дочка в саже

вновь вызвездит халат?

Чтоб я, такой небритый,

страстями утомлен

на перепадах быта,

вкусил недолгий сон.

Где снова те же осы,

где жалят под ребро

проклятые вопросы,

что зло и что добро.

Они, видать, не сыты;

гармонию храня,

они хотят осыпать

дождями жал меня.

Устав махать и гнуться,

гоняя эту звень,

как хорошо проснуться

и выйти в новый день.

Где снова мухи, осы,

гудящие шмели;

крылатые вопросы

вертящейся земли.

И, слава Богу, чтобы

не прерывался звон

ни с помощью хворобы,

ни — хуже — похорон.

Что ж, осы, налетайте

стремглав на грудь мою;

и жальте, и кусайте;

я сам о том молю.

27.07.

* * *

Сгорает дерево в огне.

Готовится шашлык.

Ах, до чего привольно мне,

я к этому привык.

Со мной жена и рядом дочь.

В углу цветет сирень.

И вовсе не пугает ночь,

ведь завтра новый день.

Свершились детские мечты.

Вьют музы хоровод.

В кувшине на столе цветы

алеют круглый год.

О, как бы я одно хотел,

чтобы за гранью лет,

когда постигнет свой удел

обугленный скелет,

когда найду последний дом,

откуда сбечь нельзя,

меня бы вспомнили добром

дочь и мои друзья.

28.07.

ВЕТРЕННЫЕ СТРОКИ

А. Э. Хаусману

Дает природа лишку.

Не угасает лето.

Листает ветер книжку

английского поэта.

Его за четверть века

так и не перевел я,

простого человека

в геройском ореоле.

От водки пухнет ливер,

полшага до могилы,

выращиваю клевер

над нею, что есть силы.

А ветер эту книжку

по-прежнему листает,

как будто бы коврижку

медовую кусает.

И я за ним по следу

спешу — листать страницы,