Иезуит. Сикст V - [5]

— Не забудьте, что после смерти де Молэ, наш орден не избрал другого великого магистра, предоставив власть совету семи братьев, из которых самый старший должен быть председателем. Вот почему я занимаю этот пост, — добавил старик. — Между мной и моими товарищами, кроме брата Игнатия Лойолы, отсутствовавшего, мы собрали некоторые данные, которые я и желаю отдать на суд ваш.

Сказав это, председатель вынул из кармана несколько пергаментов и начал читать:

«Товарищество, состоящее из рыцарей, священников и народа, имеет своей задачей освобождение человечества от цепей рабства и деспотизма католического духовенства. Товарищество разделяется на три класса. К первому относятся вступающие новички, знакомящиеся с целью ордена. В продолжение трех лет они должны знакомиться со средствами и правилами, указываемыми орденом. У них двоякого рода обязанность: учеников и учителей. К второму классу принадлежат братья действующие. Им поручает орден исполнение некоторых задач, относящихся к политическим и церковным реформам. К третьему классу принадлежат немногие лица, которым уже известны тайны ордена, цель его и средства, которыми он обладает; этот класс совокупно с гроссмейстером управляет делами товарищества. Никто не может быть переведен в высший класс без предварительного пребывания, в продолжение трех лет, в низших классах. Гроссмейстер избирается из достойнейших высшего класса. Затем, в союзе со всеми апостолами науки разума, орден вступает в отчаянную борьбу с католической церковью и тиранами, и тогда только будет считать цель свою достигнутой, когда восторжествует свобода, и совесть человека избавится от страшных пут католицизма».

Программа была встречена общим холодным молчанием: тем не менее она произвела глубокое впечатление на присутствующих. Один из братьев встал — это был благородный голландец, прибывший из своей страны, чтобы найти союзников для пропаганды великого учения среди рыцарей храма. Он сказал:

— Пока мы должны везде искать членов для воскресшего ордена. Мы должны открыть ряды нашего общества для каждого сочувствующего великому делу свободы совести, что прежде, как вам известно, было запрещено.

— То, что ты предлагаешь, брат, уже обсуждалось семью главными членами совета и найдено весьма разумным. Старые положения заменились новыми. Решено это здание назвать храмом свободных каменщиков.

— Да будет так! — раздалось единодушно, и голос принца Конде звучал восторженнее всех.

— Итак, — сказал Бомануар, вставая, — собрание одобряет решение членов семи. Отныне наше общество сделается могущественнейшим в целом мире!

— Да, да! — кричали восторженно все. Но вдруг послышался голос:

— Я не признаю решения!

— Как! — вскричали многие члены. — Кто осмеливается не признавать решение совета семи?

— Я — Игнатий! — вскричал громовым голосом Лойола, вскакивая со скамьи.

Негодованию собравшихся не было границ. Восемь или десять испанцев приблизились к Лойоле, точно желая защитить его, но Бомануар одним жестом восстановил спокойствие и, обращаясь к Лойоле, мягко спросил:

— Брат, ты разве желаешь, чтобы все оставалось по-прежнему? И это ты, энергичный, смелый, предприимчивый, которого мы хотели выбрать великим магистром, и ты отвергаешь необходимые реформы?

— Я обдумал более обширные перемены, но совершенно противоположные вашим; я изложил их письменно и, если желаете, могу их сейчас прочесть, — отвечал Игнатий.

— Почему же ты не заявил об этом ранее в совете семи?

— Я был уверен, что вы не согласились бы со мной, и потому решился обратиться к собранию всех братьев.

— Все это прекрасно, — сказал Бомануар, — но ты не должен забывать наши правила и свои обязанности. Впрочем, изложи свой проект.

— Вы знаете, братья, — начал Лойола, — по какой причине я должен был оставить общество храма. Мой двоюродный брат, Антон де Монрекуец, герцог Наварры и великой Испании, призвал меня служить под его знаменем. Мои семь братьев уже вступили на военную стезю, и я в свою очередь считал обязанностью сделать то же самое. Я был зачислен в отряд, назначенный для обороны Пампелуна. Эта крепость по трактату отходила Франции, но наш славный Карл V, обиженный королем Франции, решил оставить ее себе. Я принял начальство, когда Андре де Фоа во главе французов прибыл осаждать крепость. После взятия города врагами, превышающими нас численностью, я заперся в крепости с твердой решимостью отстаивать ее. Я боролся до конца, но однажды на валу был ранен осколком камня в ногу, упал без чувств и когда опомнился, крепость была уже во власти французов. Неприятели со мной обращались очень вежливо, меня вылечили и по приказанию господина де Фоа отослали в отцовский замок — Лойола в Бискайе. Там я долго страдал: пришлось снова сломать ногу, чтобы лучше ее вправить. Простите меня, братья, — говорил Лойола, — если я столь долго занимаю ваше внимание, описывая свои телесные страдания, но мне необходимо передать вам все, дабы была понятна чудотворная перемена, совершавшаяся в моей душе. Раньше я имел все основания считать себя красивым и изящным кавалером. Вообразите же мой ужас, когда я узнал, что должен остаться навек хромым!.. Прощайте радужные мечты, успех в обществе и любовь дам! Ни с какой человеческой казнью, верьте, братья, не может быть сравнимо известие об этом несчастии, которое я теперь считаю благословением неба. Одна выступающая кость, как мне казалось, была причиной моего недуга, я решил ее срезать, и несмотря на страшную боль выдержал операцию, но и это не помогло — одна нога осталась короче другой; я подвергнул себя еще одному ужаснейшему мучению: вложил изуродованную ногу в железную машину, которая постоянно сжимала и вытягивала ее; мучения были нестерпимы, кости хрустели, от боли холодный пот струился из-под корней волос, но все было напрасно — я остался хромым навсегда.