Иерусалим правит - [42]
Как и наши египетские картины, он был частично снят на натуре, хотя по политическим причинам заканчивали работу в Америке. Некоторые эскизы, приписанные Мастрочинкве[183], - на самом деле мои. А миссис Корнелиус в окончательном варианте фильма появилась всего на несколько секунд в роли жрицы.
Я всегда удивляюсь предположениям этих молодых экспертов, которые объясняют, как снимались такие-то и такие-то сцены, как использовалось то-то и то-то, как создавались разные декорации! Каждый раз, когда я говорю им, кто есть кто и что есть что, они утверждают, будто я неправ! То же самое касается и нравственных принципов. Кажется, опыт ни на что не годен! Они считают меня старым «boltun», который притворяется значительным человеком; а ведь все, что я описываю, я видел собственными глазами. То же относится к Египту и Насеру[184]. Те же самые дети, которые поддержали его в 1956‑м, теперь называют меня нацистом! И все же Насер был не просто добрым другом Гитлера, он считал фюрера образцом для подражания, человеком, которым следовало восхищаться! То же касается и Садата, который поддерживал национал-социалистов (это документально подтвержденный факт) и вел переговоры о мире с Израилем, хотя следовал совсем другой линии в сороковых и пятидесятых! Но теперь дела обстоят именно так. Я ничего не должен говорить в пользу Третьего рейха, но должен считать братьями пронацистски настроенных представителей третьего мира. Я напоминаю, что «социализм» — не синоним «гуманизма». Нельзя доверять какому-то смуглому властолюбцу просто потому, что он именует себя социалистом: с тем же успехом диктатор может объявить, что его руку направляет Бог, а Хью Хефнер[185] — провозгласить себя феминистом.
Я упоминаю об этом, если речь заходит о Вьетнаме, но мне всегда затыкают рот. Я никогда не мог до конца понять, почему «левая» диктатура с нравственной точки зрения лучше любой другой. Но простота — вот чего требуют эти дети; и они хотят сделать мир простым, даже если факты не согласуются с их теориями. Почему молодые люди так часто отвергают прелесть сложности и разнообразия? Только самый безумный из юных Корнелиусов, кажется, похож в этом отношении на мать; я склонен предположить, что он теперь постоянно находится под действием наркотиков. Сегодняшние дети даже не знают, как следует использовать наркотики. Я за это их не очень виню. Качество сильно ухудшилось. Все как с путешествиями по воздуху — едва что-то становится доступным для масс, тут же начинается снижение качества. Кокаин, который я иногда покупаю сегодня, настолько разбавлен, что я с тем же успехом мог бы засовывать в нос «Вим» и «Лемсип»[186]! Ничего подобного нельзя сказать о египтских снадобьях, по крайней мере в 1926‑м.
Интерес Голдфиша к нашему фильму подогревало еще и желание увидеть, как «Надежда Демпси» и ее капитан стремительно покидают американские воды, а миссис Голдфиш, со своей стороны, надеялась увидеть спину Глории Корниш.
Судно, груз, команда и пассажиры — все было хорошо застраховано. Если бы мы пошли ко дну, оставшиеся на берегу получили бы неплохую прибыль. Несмотря на опыт «Бен-Гура», Голдфиш чувствовал, что наш фильм станет успешным. Интерес к Тутанхамону оживился, когда появились новые истории о проклятии и сокровищах. Голдфиш оценил внимание публики и поэтому дал нам благословение, но пока еще при условии, что фильм будет сделан так, чтобы Валентино мог заменить меня, если сочтет отснятый материал достаточно хорошим. Когда я начал возражать, Голдфиш отвел меня в сторону и тихо сказал на идише:
— Послушайте, Макс. Это может стать вашим лучшим шансом добиться всего, чего вы хотите. Вы понимаете меня?
Возможно, ответил я, но нет никаких причин, чтобы Валентино меня заменял.
— Макс. Вы — профессионал. Нужно ли что-то добавлять?
Я признался, что не оценил всех предстоящих трудностей, и мы пожали друг другу руки. Голдфиш всегда умел успокаивать меня. В конце встречи он объявил, что выделил нам на всю картину достаточно значительный, но не избыточный бюджет. Его можно будет увеличить, если нам после возвращения понадобятся новые декорации. Мне предстояло сыграть несколько важных сцен с миссис Корнелиус, и, даже если этот итальянский красавчик потом заменит меня, мы все равно чудесно проведем время. Зашел разговор и о том, что Валентино приедет в Египет, если у нас будет достаточно отснятого материала, а он закончит съемки в «Сыне шейха»[187]. Само собой разумеется, такая перспектива больше взволновала не меня, а миссис Корнелиус. Мы встретились с этим бесцеремонным маленьким олухом; он за короткое время выкурил очень много ароматизированных сигарет, при этом постоянно говоря о себе в третьем лице. Он уже тогда казался больным, но по-прежнему хвастался, его переполняли амбиции и ложные надежды. У нас с ним не было ничего общего, и мы с первого взгляда возненавидели друг друга! Мне не польстило заявление Голдфиша, что я был хорошим дублером для Валентино, который смотрелся вдвое старше меня. Он уже разрушил свое здоровье всяческими излишествами. Но всплеск энтузиазма продюсера позволил мне получить документ, в котором говорилось, что Эсме и Джейкоб Микс мне необходимы. Я рассчитывал на большее, но Голдфиш смог предложить только это. Официально Эсме оставалась костюмершей миссис Корнелиус, пока мы не достигнем Александрии; потом, если Симэн согласится, она могла бы сыграть роль в фильме. Мистер Микс, который считался моим камердинером, в документах был записан вторым киномехаником; он кое-что знал об этой работе. Я поручил ему те пленки, которые удалось спасти с погибшей студии «Делюкс». Он мог показывать фильмы на борту. Мне еще не предоставилась возможность посмотреть эти ленты, и я планировал насладиться ими, коротая дни во время морского путешествия. Я возвратился в наш маленький дом, упиваясь собственным успехом, но ответы друзей меня разочаровали. Эсме и мистер Микс ничуть не обрадовались своим назначениям, хотя я ожидал обратного; в конце концов негр признался, что он тоже хотел профессионально заняться актерским ремеслом. Я счел это забавным и похлопал его по широкому плечу.
