Идущие - [64]

Где-то выше, за спустившимся на землю дымом, стоит Гора и ждёт, когда шаман вернется. Сохнут под потолком шаманской хижины травы-лекарства, в ступках из камня ссыпаны горькие порошки из зубов, сушеных корней и цветов. Как шаман лечит? Гадает ли на костях перед очагом, или призывает, читая заклинание, духов, или забирает всю боль себе, потому что сам бессмертен и неуязвим… Жжение в ноге то нарастает, то гаснет. Нга-Лог вспоминает, как учил их бороться с болью Нга-Анг: закрой все глаза и пой песню. Можно ли при шамане?

Тот слышит звуки и что-то добродушно бормочет. Если бы только Нга-Лог мог понимать Громкую речь… Знал бы, о чём ему говорят: успокаивают или смеются над тем, что он, воин, такой неудачливый.

— Ты чего — мурлычешь, хвостатый?

Центр — К.:

Идиота кусок. Глупый, больной, безответственный. Курт, если бы я был директором, то выгнал бы тебя взашей и не спросил оправданий.

К. — Центру

Я знаю, что ты меня любишь. Зато кот в порядке — только повредил лапу. Наложил ему шину, вколол обезболивающее и регенеранты. Через сутки будет бегать. Но вот теперь вопрос: как донести до дикарей то, что мы решили, ведь тут уже глубокая ночь, до двери — четыре часа, локалка сдохла, а вестник заснул, потому что накачан лекарствами по самый подбородок.

Да, что интересно — подбородок у них есть, а борода не растёт. Ничего не растёт, ни бороды, ни просто редкой щетины, ни усов, хотя вроде бы, раз коты, должны ходить с усами… Ладно. Давай координаторов. Расскажу, повинюсь, получу по ушам. Мне не впервой.

Он сидел тихо, не двигаясь, и тёмные тени, ложащиеся от прутьев плетёной решётки, становились тем гуще, чем ближе приближалась ночь. К нему приходили трижды: молодая женщина принесла воду и стручки, колченогий старик, ворча, потыкал палкой, мужчина рассматривал сквозь прутья, долго-долго, и явственно хмурился. Но никто не причинил ему вреда, и он в конце концов лег на земляной пол, свернулся и постарался заснуть, потому как понял, что бежать некуда. Лес где-то над головой и сбоку зашумел звериными голосами. Ночь здесь принадлежала ещё более чужим и опасным, чем те, кто взял его в плен, и запертый в яме мысленно поблагодарил своих тюремщиков. И сами не убили, и уберегли от смерти. Он уже успокоился: первоначальный шок сменился острым любопытством. Это чувство было обывательским лишь на треть. Другие две выдавали принадлежность к городскому жителю, внезапно выбравшемуся в сафари-парк, и охочему до сенсации следопыту — журналистской ищейке.

— Хвост, уши, копья, шкуры, скверный нрав, три глаза, — подвёл он итог. — Первобытное племя, не земное, хоть и имеют черты гуманоидов. Меня занесло куда-то очень далеко от дома.

Он достал из-за пазухи синий блокнот и ручку-брелок, чтобы зарисовать то, что видел: сосны, ели, клочкообразный туман, копьё воина, полукруглые хижины. Воображаемых лохматых и зубастых созданий, так голодно и хрипло воющих в лесу. Миндалевидные глаза и милое лицо девушки с жёлтой косой. Расколупал один из брошенных ему стручков, вылущил бобы, твёрдые и синеватые, попробовал на язык. Какое-то насекомое с панцирем, по форме напоминающим щит, и длинным сегментированным хвостом пробежало перед ним по полу и ушуршало в тень.

— У моей бабушки в деревне, — поделился человек с новоприобретенным соседом. — Росли и повкуснее. Будешь?

Брошенный боб был проигнорирован, и человек допустил гадкую мысль, что жрут такие насекомые не зёрна, а мясо.

— Я ещё живой, — предостерег он. — Раздавлю.

Темноты стало больше. Человек не сразу понял, что к решётке кто-то приник и смотрит. А когда увидел, то совсем не удивился.

— Привет, — обратился он к женщине. Это была вторая, желтоволосая, которую он только что нарисовал.

Та улыбнулась — оскалилась?

— Сразу скажу: я сюда не хотел. И к вам, и в яму. Я просто пошёл за рыжей. Ты знаешь кого-нибудь с рыжими волосами?

Конечно же, она его не понимала.

— А куда отправился тот, кто меня привёл? Вы меня завтра сожрёте?

Кончик золотистой косы свесился между прутьями. Почти сработал мальчишеский рефлекс: дёрнуть, но человек вовремя себя урезонил.

— Ты красивая, — признался ей он. — Несмотря на то, что у тебя на лбу. И хвост.

Молчаливая собеседница фыркнула — не по-кошачьи, по-человечески, как если бы была не очень довольна услышанным. В глазах, тёмно-голубых во мраке, тоже ощущался интерес.

— Я, кстати, не женат. А?

Склонившийся над плечом женщины мужчина-вожак тронул её за ухо. Улыбка-оскал исчезла. Человек втянул воздух, пахнущий шерстью и потом.

— Ты ей не пара, вонючка.

Вожак зарычал.

Нга-Лор всегда знал ответственность. Для него она определялась тем, чтобы сохранить своё племя, потому что мир, в котором они жили, был очень дик и очень жесток. Сохранить — значило ходить на охоту, сеять, собирать, жечь очаг, защищаться от хищников, нести веру в Светоч, следовать правилам и плодиться. Когда что-то из перечисленного шло не так, Нга-Лор чувствовал, как в спрятанной под его лежанкой светочной корзине просится наружу её обитатель — рвётся в другие руки, способные обеспечить существование племени лучше, чем нынешний старший. Таким, способным, был Нга-Лог, дорогой младший брат. До сегодняшнего дня он ни разу не выказал неподчинения, но Нга-Лор знал, что причиной однажды станет Нга-Аи, и не ошибся.