Иду по тайге - [2]
Я как-то этим вопросом заинтересовался и вдоль речки проверил все дупла. В двух белки-летяги живут, в трех дятлы обосновались, да еще в одном поползень квартирует. И все. Остальные дупла пустые. Стал я посреди тайги и думаю: «Куда же это все птицы подевались? Весь день над головой мельтешили, а сейчас словно в воду канули».
А рядом на болоте — дерево не дерево, куст не куст, урод лиственничный какой-то. На нем веток! Может, тысяча. И каждая чуть толще соломинки. Обычно лесники такие кусты-деревья ведьмиными метлами называют. И из этой «метлы» на меня глаз смотрит. Черный такой, внимательный. Я сучок поднял и в него запустил. А из куста-дерева кедровка выпорхнула. На соседнюю лиственницу села и давай ругаться. Что, мол, такой-сякой, сучками бросаешься, спать не даешь?
Чуть в стороне стоит дерево, похожее на трезубец Нептуна. И оттуда я кедровку выгнал. Получается, что такие вот некрасивые с виду деревья кедровкам спальнями служат? Интересно, проверю.
Вот два небольших деревца. Ствол как ствол, ветки как ветки. Здесь никого нет. А у той лиственницы, что на самом берегу выросла, ствол нормальный, но крона плоская, как шляпа-канотье. Да еще и набекрень сдвинута. Стукнул я по этой лиственнице лыжной палкой — ничего не вылетело. Только труха на голову посыпалась. Почему в «шляпе» никого не оказалось — непонятно. Может, из-за того, что на самом ветру стоит? Или река шумит?
Ага, вот лиственница, тоже от остальных отличается. Низкая, толстая, как бочка. И в этой «бочке» при моем приближении завозился кто-то. Снегири! Так, значит, и вы в лиственничных кронах на ночь прячетесь? А снегири чуть повозились и стали вылетать. Да интересно так. Зимой ведь у них никаких пар нет, а тут по двое вылетают. Важный красногрудый снегирь и более скромно наряженная самочка. Секунд пять никого, и снова пара снегирей появляется.
Я же не столько не снегирей смотрю, сколько гостеприимной лиственничке дивлюсь. На всякой другой, красивой для нас, людей, лиственнице этих пичуг любая сова или соболь запросто схватят. А здесь попробуй через ветки продраться, Вот тебе и некрасивое дерево!
Видишь, как получается? Гулял ты в тайге, ловил в ручьях хариусов, искал грибы на моховых полянах, собирал бруснику не боку крутой сопки, а тайги не знаешь. И как будто внимательно смотрел, а не все увидел. Как будто хорошо слушал, а не все услышал. Такая уж она, наша северная природа. Как будто и вся на виду, а не сразу да и не всякому откроется.
Если ты и в самом деле любишь природу, дай мне — руку. День за днем, месяц за месяцем мы будем бродить по широким долинам и тесным распадкам, отыщем самую светлую реку и самое глубокое озеро, заглянем в медвежью берлогу и угостим орешками полосатого бурундука. Мы побываем на озере Танцующих Хариусов и, если, повезет, теплым летним вечером, когда мириады комаров кружат над сверкающим плесом, увидим редкое в природе явление — стремительную пляску взлетающих над водой оранжевоперых рыб.
И еще ближе и роднее станет для тебя край, в котором ты живешь.
Январь
Белорусы январь называют «студень», украинцы — «сичень». Студено, мол, в этом месяце, мороз сечет, не жалеет. Дремлют укутанные снегом сопки, пощелкивают от холода деревья, над разлившейся вдоль реки наледью клубится пар. Трудно представить что-нибудь живое в этой почти космической стыни.
Но обитает в наших реках рыба, для которой январь — самое благодатное время года. Это налим. В северных морях живет около полусотни его близких родственников: треска, сайка, пикша, навага, а разных других налимов и не сосчитать. Наш налим, оставив морские воды, перешел в пресные и остался в них навеки.
Налим не очень красив. Широкая, сплюснутая, как у лягушки, голова, огромная, усаженная мелкими зубами пасть, черные злые глаза, свисающие вниз усы. Пятнистое тело налима обильно покрыто клейкой слизью. Длинное и гибкое, оно напоминает хорошо смазанную плеть.
В теплые солнечные дни налим чувствует себя неважно. Забьется куда-нибудь под корягу и не шелохнется. А вот ночная темень, если к тому же вода холодная как лед, — самая налимья пора. Зрение у него слабое, зато Лучше, чем у других рыб, развиты слух, обоняние и осязание. Разбойником крадется он вдоль берега, хватая всех, кто встретится на пути. Случится хариус — съест хариуса, попадется ручейник — проглотит ручейника, закружит течением пустившегося в плавание мышонка — не пожалеет и его. Ну а заболевшая рыбка — первая добыча. Поймает ее налим — и не даст распространиться болезни по реке. За это его называют речным санитаром.
В январе у налимов нерест. Отправляются они к перекату и прямо на камни выметывают икру. Одна взрослая самка может отложить за один раз до миллиона икринок. Если бы из каждой вырос новый налим, эти рыбы заполнили бы реку до берегов. Но подобного не случается, потому что теперь уже ручейники, хариусы да и сами налимы с жадностью набрасываются на икру. И вскоре ее остается совсем мало. Одна икринка за камушек закатилась, другую замыло песком, третью снесло под затопленную иву. Больше ни одной нет — съели.
Выклевывается налимья молодь ранней весной, и уже к июню налимчики достигают восьми сантиметров в длину. Питаются червяками да личинками, плавают осторожно, с оглядкой: того и гляди кому-нибудь в зубы попадешь. И только в двухлетнем возрасте у них появляются все повадки ночной рыбы-разбойницы.
