Иду по тайге - [13]

У белок определяются пары. Фыркая и цокая, они носятся по деревьям, совершая головокружительные прыжки. Между соперниками нередки ожесточенные драки. В эти дни белки забывают об осторожности и чаще, чем обычно, попадают в когти хищных птиц и зверей.

Белки-летяги тоже затевают свои сумеречные игрища — хороводы и догонялки. С негромким щебетанием они преследуют друг друга, то карабкаясь по стволам, то планируя с дерева на дерево, словно это не зверьки, а диковинные птицы.

Настоящий гон у соболя происходит летом. После гона пары разбиваются, и до марта самцы и самочки живут отдельно. Каждый из них занимает свою территорию.

Но в марте все меняется. Соболек разыскивает соболюшку и принимается за ней ухаживать. Он сопровождает ее во время переходов, приносит ей корм, отгоняет от нее других самцов. Зверьки долго и увлеченно играют, вместе прячутся в дупло на дневку, вдвоем выходят на охоту. Когда у соболюшки появятся дети, а их у нее от трех до семи, она некоторое время не может оставлять малышей одних. В это время самец регулярно носит ей еду, помогает защищать соболят от врагов.

А врагов у соболя немало: хищные птицы, росомаха, рысь, волк. Самый же большой враг этого грациозного зверька — человек…

После пурги

Я тогда только знакомился с Чуританджей и ни распадков, ни перевалов в тех краях не знал. Мне говорили, что выше ключа Эврика есть избушка с провалившимся потолком и недалеко от нее проходит соболиная тропа. По этой тропе зверьки переваливают в Ямскую долину. Там нерестовая река, море, — всегда можно добыть корм. Я принялся искать этот переход. Обследовал все ключики, поднимался на перевалы, но так ничего и не нашел.

Однажды после пурги в том месте, где вечно желтеет бугристая наледь, я наскочил на свежий соболиный след.

Неглубокий, лапка мелкая. Так соболюшка да еще молодые собольки ходят. Но у сеголеток отпечаток неаккуратный. Где две лапки, где четыре. Бегать по снегу — тоже наука нужна. Этот же следок словно по заказу, даже на наледи соболюшка ни разу не сбилась.

Я рюкзак в сторону, кусок хлеба в карман, фонарик, спички проверил и заспешил по следу: вдруг он меня на соболиную тропу выведет? Иду час, другой. Сначала след: тянулся по склону сопки, затем повернул к болоту. Соболюшка под коряги не заглядывала, мышиными и куропачьими следами не интересовалась, и я решил: «Далеко торопится, не до охоты ей».

Проложенная соболем дорожка привела меня к вырубке. Срезы на пнях светлые, на обрубленных ветках хвоя желтеет, даже клок газеты на кустах висит — вырубка недавняя. Вижу, след сбился, запетлял — закружил среди пней. У штабеля дров соболюшка остановилась, вытоптала пятачок, сделала четыре или пять тычков в разные стороны и неожиданно длинными махами подалась к лежащей на земле огромной лиственнице, расколовшейся надвое. В лиственнице такое дупло, что в нем, наверное, и человек бы поместился. Здесь она тоже задержалась и вдруг бросилась прочь, в сторону Чуританджи.

Снова запуржило, и опять соболюшка к наледи вышла. Как и в прошлый раз, след привел прямо к вырубке. Зверек напетлял, натропил там и возвратился к ледяным буграм.

И так после каждой метели. Только утихнет ветер и улягутся последние снежинки, глядишь — потянулась цепочка следов-двоеточий к вырубке. Зачем? Непонятно.

…Как-то выбрались мы на рыбалку, а рыбачить не смогли. Подвела погода. Ветер, леска путается, волны лодку заливают. Какая рыбалка?

Причалили к берегу, похлебку из консервов варим и ругаем погоду.

— Раньше здесь было тихо, даже ветерок не залетал, — говорит мой сосед Володя. — А лес вырубили — и загуляло. Летом всю толь с бараков унесло.

В ту ночь возле штабелей буря огромнейшую лиственницу уронила. С виду цела-целехонька, а на землю хлопнулась, что арбуз, на две половинки развалилась. Середка-то пустая, а там гнездо и двое соболят. Такие маленькие кутята, а уже смотрели. Наш механик их домой забрал и подложил кошке. Они даже сосали ее, но все равно на третий день погибли. И представляете, соболиха каждый вечер являлась на вырубку. Прибежит, сядет возле лиственницы и никуда. Люди, бульдозер, стук, а она ни с места. В нее даже стреляли…

Кто-то начал доказывать, что летом соболиная шкурка никуда не годится, другие обсуждали проблему выращивания соболей в неволе, я сидел молча. Мне вспомнилась засыпанная снегом вырубка и непонятный соболиный нарыск на ней.

Летяга

В детстве я представлял летягу чем-то наподобие вампира. Виновата в том была случайно попавшая мне в руки книжонка без начала и конца, в которой сообщалось, что белки-летяги несут яйца и высиживают из них детей, как птицы, едят птиц, которых ловят на деревьях и в гнездах, нападают на белок и душат их… Никакой картинки в книжке не было, и летяга в моем воображении походила на кошку с острыми зубами и куриными крыльями…

Приехав на Колыму, я подружился с Володей, и он обещал взять меня на подледный лов.

— Кстати, там на летяг посмотришь. Их рядом с избушкой полно. Сидят себе и жуют ветки. Хоть ты их руками бери.

Помню, сначала мы долго ехали на попутной машине, потом шли по пробитой бульдозерами лесовозной дороге и еще километров пять добирались на лыжах. В пути мы дважды вспугивали куропаток, а когда пересекали замерзший ключик, прямо из-под ног вылетел глухарь. Наверное, он только что устроился на ночлег и ему очень не хотелось покидать лунку. Он высунул из-под снега голову и какое-то время раздумывал — улетать или не улетать. Потом выметнулся из снежной перины и, рассыпая серебристые блестки, умчался в распадок.