Иду над океаном - [46]

Ольга в детстве своем мало принесла Рите и Сашке радости. Нелька поняла это сразу. И ей была чем-то тревожна родительская виноватость перед Ольгой. Ольге сходило то, что не сходило даже маленькой. И во всех проказах ее была какая-то обдуманная злоба. Нашкодит, разобьет что-нибудь, подерется на улице и ходит с этаким выражением напряженно-недоброго ожидания. А Лариска… Лариску баловали ничуть не больше, чем в любой семье балуют младшего. Но по терпеливости, с которой Сашка в свободные минуты что-нибудь сосредоточенно мастерил для нее — то игрушечную мебель, то самоделку-куклу из старых конденсаторов, пружинок и гаек, по тому, как на рассвете мать одевала ее, младшую, — было ясно: любовь этих очень разных людей достигла той зрелости, которая была от Нельки за семью замками и мучила ее своей недоступностью. Затаив дыхание, охваченная каким-то неодолимым, не обращенным ни к кому желанием, Нелька приглядывалась к ним — Рите и Сашке. Случайные соприкосновения их рук, неожиданные взгляды, такая тихая удовлетворенность, с которой утром Рита собирала мужа на работу, — все заставляло биться Нелькино сердце.

Зрелое лицо Риты словно несло на себе отблеск глубинного пламени. Это пламя разгоралось, когда Сашка вдруг поймает взгляд жены и посмотрит как-то особенно, словно спрашивает, и Рита, краснея, опускает сияющие гордые глаза.

Стояли изнурительные, жаркие, без конца и без края долгие дни. Сашка вставал на рассвете и в трусах и в белой майке босиком выходил на крыльцо. Озирал небо и тихо, но яростно ругался. Нелька, спавшая в летней пристройке, слышала и как он вставал, и как шел, шлепая по чистейшим половицам, пил большими глотками воду, и капли с его широкого, с ямочкой, черного от невозможности выбрить подбородка тяжело падали на пол. И все это Нелька, закрыв глаза, видела. Здесь, за дощатой щелястой перегородкой, она открыла в себе способность видеть то, что нельзя видеть одновременно. Она видела, как прохладный комок воды, светясь серебряным светом, катится в гортани у Сашки, видела, как падает эта капля с подбородка, видела, что за сенями в это время сиреневые ранние сумерки. Она видела даже, как зреет хлеб. И у нее по спине, от вдохновенья и проницательности, бежали мурашки. И она видела в то же время, как на семейной кровати, раскинув красивые полные руки, едва прикрытая полотном до пояса, досыпала последние мгновения Рита.

Однажды, где-то на второй неделе, Сашка у ее дверей тихо позвал:

— Нель, а Нель…

— Что? — не сразу шепотом отозвалась она.

— Ритка приболела. Помоги девок собрать…

— Сейчас иду, — почему-то торопливо отозвалась она.

Нелька ясно представила себе, что и как делать. Она видела это множество раз.

Наспех заколов светлые короткие волосы, она хотела надеть сначала спортивный костюм. Но потом передумала, накинула халатик и вышла.

Сашка всегда умывался на улице, и ему вообще, наверно, было не под силу изменить свой порядок — все бы рухнуло.

Он нагнулся, подставил крепкую смуглую спину под струю воды, Нелька поливала ему из ведра. Шея его была черной от солнца. Она поливала ему на ложбину между неожиданно мощных лопаток. Вода текла на шею, на стриженый затылок, за пояс брюк. Он кряхтел, густо мылил голову, шею, плечи, крепко тер бобрик волос на макушке, под конец он подставил ладони. И Нелька налила ему полную пригоршню светлой, утоляющей жажду воды.

Все это происходило молча. Молча Нелька подала ему полотенце, точь-в-точь как делала Ритка. И сама не замечала, что и смотрит она на него с волнением. Все было так, как у Ритки. Только Сашка не глянул на нее. И, когда возвращались в дом, он не первый, как всегда, поднялся на крыльцо, а уступил дорогу Нельке.

Нелька не понимала, что происходит с ней. Она взяла из постели Лариску, умыла ее. Та спрашивала, тараща сонные глазки:

— Ты чего это? А мамка?..

— Не шуми, мамка спит, работала много, поздно легла. Вот и спит.

— Не так. Ох, ты не умеешь… Ну вот, и завязала не так. Папка, завяжи, как мама…

— Ларка… Человек тебе помогает, а ты… — сказал Сашка из-за печки, где одевался.

— И ничего не я, ничего не я, — сразу тише сказала Лариска.

От нее пахло чем-то щемяще милым, знакомым. «Видимо, все дети пахнут одинаково», — подумала Нелька.

Поднялась Галка, заспанная, еще не пришедшая в себя. «Растет, — подумала Нелька, — ночь тяжелая у нее».

Через открытые двери Рита ревниво наблюдала за ней с кровати. Подавая на стол, Нелька перехватила ее взгляд и смутилась.

Ей показалось: Рита видит такое, чего она и сама еще не сознавала.

— Ты чего? — спросил Сашка, поднимая глаза над тарелкой, когда она осторожно опустилась на табуретку напротив него.

— Ничего…

Некоторое время он испытующе глядел на нее, потом его губы чуть тронула усмешка. Он поел, отодвинул посуду, выпил холодный, но крепкий чай, потом закурил, затянулся дважды и сказал:

— Пошел. Пора. Бывайте.

Он шагал, не оглядываясь, через двор, как всегда.

Потом он пошел по серой — солнце еще не взошло — дороге, и справа от него была темная, словно червленая, зелень неподвижных садов, а кое-где впереди него тоже уже шагали мужики в спецовках, майках и обязательно в тяжелых кирзовых сапогах. Он шел, помахивая правой рукой, и Нелька почувствовала, как хорошо, как добротно шагается ему по этой дороге.