Идолопоклонница - [32]

— Ждешь, говоришь? Днем и ночью? Это хорошо. Это правильно. Ты жди, жди. И готовься. Как тот пионер, который всегда должен быть готов. Ну ладно, ладно. Уговорила. Иду на свой страх и риск. А то в машине с твоими брюками больше мороки, чем толку. Ладно, поехали. Только ж про брюки все равно не забывай — не люблю.

Нехотя вытащил руку из-под Женькиного свитера, достал из кармана брюк мобильный:

— Дуй сюда, срочно, — кинул распоряжение кому-то и, нажав какую-то кнопку на дверце, поднял затемненное стекло, призванное скрыть от любопытных глаз водителя происходящее в пассажирском салоне.

Буквально через несколько секунд машина колыхнулась — Женя поняла, что водитель занял свое место. Тихонько заурчал мотор.

— Командуй, куда ехать, — распорядился Городинский и нажал еще какую-то кнопочку, видимо, связь с водителем. Женя послушно продиктовала адрес и, зажмурившись от счастья, прижалась к любимому. — Эх, была не была. Говорят, риск — благородное дело! Заодно маскировочку проверю. Веди, Сусанин!

Глава 11

С тех пор все до единой их встречи происходили в Женькиной скромной однокомнатной квартирке. Сценарий был всегда один и тот же: Городинский звонил Жене на мобильный, она должна была немедленно все бросить и заняться его звездной персоной. Правда, к бесконечному Жениному сожалению, встречи их были не просто нерегулярными, а, скорее, даже откровенно редкими. На то он и кумир, на то и звезда, чтобы оставаться праздником. Бесконечные гастроли да концерты заставляли Женю безмерно страдать, не имея возможности даже позвонить любимому. Сам же любимый звонил ей только тогда, когда имел намерение немедленно встретиться.

Позвонить Городинский мог в любое время суток, кроме разве что первой половины дня — звездам положено вести ночной образ жизни. А вот после обеда иногда случалось. Нельзя сказать, что слишком часто, но пару раз таки было, было. Его неожиданный звонок заставал Женю на работе и ей приходилось срочно что-нибудь придумывать, дабы отпроситься у шефа. Один раз Белоцерковский отпустил скрипя сердцем, на второй заартачился:

— Не пущу! Законодательством установлен восьмичасовой рабочий день, так что будьте любезны, госпожа Денисенко, выполнять свою работу!

Женя взмолилась:

— Ну Владимир Васильевич, ну миленький, ну очень-очень надо! Пожалуйста, не заставляйте меня врать — вы же знаете, я это ненавижу. Отпустите меня, я же все-все отработаю!

— Сиди! — приказал начальник.

Однако вряд ли нашлась бы в мире сила, способная удержать Евгению Денисенко на месте в то время, как под ее собственным домом в роскошном белом лимузине ее ожидала сама судьба в лице Дмитрия Городинского.

— Все равно уйду! — выкрикнула она в лицо грозному шефу. — Можете уволить. Можете даже по статье — все равно уйду!

Схватила сумочку и, не дожидаясь ответной реплики обалдевшего Белоцерковского, выскочила из офиса.

Однако Владимир Васильевич почему-то Женьку не уволил. Быть может, пожалел, а может, просто прекрасно понимал, что таких работников, как Денисенко, еще поискать: целыми днями на протяжении вот уже пяти лет трудилась, как пчелка, практически без перерывов. Остальные сотрудники позволяли себе то на больничный уйти, то на работе целый день не столько работать, сколько лишь изображать бурную деятельность, не демонстрируя ни малейшей результативности труда. У Денисенко же были самые высокие показатели продаж. Так что Белоцерковскому оставалось только смириться с внезапными выбрыками подчиненной, да еще и надеяться, как бы по собственному желанию не надумала уволиться — где он еще такого добросовестного работника найдет?

Впрочем, покладистостью Белоцерковского Женя не злоупотребляла. Не столько из личной порядочности, сколько скорее по причине того, что к ее немыслимому сожалению Дмитрий Городинский не слишком часто баловал ее своим вниманием. Зато уж если звонил!..

… Они встречались так уже почти год. Правда, в общей сложности насчитывалось не так уж и много встреч — виделись раз пятнадцать, самый максимум двадцать. А потому за этот год Женя ни на йоту не приблизилась к цели, к генеральной своей мечте — стать официальной супругой любимого. Городинский ни о чем таком не заговаривал, а сама Женя пока еще не отваживалась, опасалась спугнуть Диму. Считала, что он сначала должен к ней привыкнуть, а уж потом… Причем, привыкнуть к ней Дима должен был так, чтобы без Женьки не представлял собственного существования. Пусть не в роли жены, пусть пока еще в роли любовницы, но любовницы, можно сказать, законной, самой-самой любимой и драгоценной. Чтобы рано или поздно осознал, что только она одна любит его по-настоящему, только она одна дорожит им. Что только на нее, на ее поддержку сможет рассчитывать в трудную минуту. А поэтому Женя и не считала не только необходимым, но даже возможным ставить Городинскому какие-то условия или хотя бы просто намекать на то, что рано или поздно ему предстоит развестись с Алиной и жениться на ней.

И спустя год вполне удовлетворялась ролью нерегулярной любовницы. Конечно, было немножечко обидно, что за год они с Димой стали ненамного ближе, чем во вторую свою встречу. Однако Женю безмерно радовало то, как изменился Дима. Если при первых свиданиях он казался, да что там казался — был на самом деле! — заносчивым и чрезмерно гоноровым, то через некоторое время его спесивость несколько поубавилась. Конечно, и теперь еще в его речах проскакивало довольно неприятное 'Мы, звезды!', но все реже, и все мягче были акценты. Да и вообще вряд ли возможно, чтобы такая знаменитость при ближайшем рассмотрении оказалась совершенно рядовым человеком. Нет, как ни крути, а звездность, всенародная слава свой отпечаток на человека налагают непременно, это уж как дважды два. Никуда от этого не уйдешь, не денешься. Да и разве не это в Диме особенно нравилось Женьке? Разве ее ранили его замечания, надменные упреки: