Иди в ад! - [6]

Антон криво улыбнулся. Мятая пачка тихо хрустнула крышечкой, пальцы ловко извлекли из бумажной коробочки белый цилиндрик с табаком. Антон не глядя сует в рот, пальцы привычно чиркают спичкой, огонёк приблизился к лицу. Дарья хмыкнула, крутанула пальцами в воздухе – переверни, мол. Антон недоумевающе посмотрел, затянулся. Рот наполнился вонючим дымом, горло запершило.

- А, черт! – ругнулся Антон и выплюнул сигарету. Тлеющий фильтр описал короткую дугу, сигарета падает прямо в тарелку, где были пельмени.

- Надо бросать, что ли! Короче, в армию опять пошёл. Только в русскую. На Кавказ, там больше платили. Три года по контракту в ВВ. Сначала тяжело было, ВВ не артиллерия, несколько раз небо с овчинку казалось. Потом привык и горы не пугали. Даже нравилось.

- Тебе нравится война?

- Ну, война там давно закончилась. Так, осталось кое-что ... Но однажды попал в такую переделку, что едва жив остался. С того дня с лопаткой не расстаюсь, как с талисманом. Не поверишь, но именно она спасла жизнь мне и ещё пятерым.

- Завалило?

Антон ещё раз взял сигарету, серо-голубой дым поплыл по комнате, собираясь в тонкое облачко на уровне головы.

- Нет. В дозоре были. То есть шли первыми, остальная рота за нами, на расстоянии зрительной связи. С нами один парень был, тоже контрактник, краповый берет.

- И что это значит, «краповый берет»? – не поняла Дарья.

- Краповый берет означает, что его владелец сдал экзамен на звание спецназовца. Настоящего, не киношного. Он ничего и никого не боится. Выдерживает боль, холод, голод, жару ... ну все! Они, когда экзамен сдают, такой марш по пересечённой местности совершают – шагом трудно пройти, а они бегом! Потом полоса препятствий страшенная, а в конце на каждого пятеро наваливаются и бьют по-настоящему. Экзаменуемый должен держать удары и бить в ответ. Такой экзамен может сдать каждый вэвешник, солдат или офицер, только вот далеко не у всех получается. С первого раза не сдаёт почти никто. Я даже не пытался. Слабак! – смущённо улыбнулся Антон и виновато пожал плечами. - Его ротный с нами в дозор послал. Мало ли что может произойти! Так вот, прошли мы распадком, поднялись на гребень. Тут нас и поджарили! С двух сторон пулемёты заработали, половину дозора сразу положили, остальные в яму сховались. Роту огнём отсекли, головную и тыловую машины подбили – все, пробки! Со всех сторон поливать начали. Пока вертушки прилетят! Нас хотели живьём взять, заорали что-то там. Мы отстреливаться начали. Чечены отошли немного, начали стрелять, да так густо, что головы не поднять. Мы на дне ямы сбились в кучу, сидим. Тут на гребень граната падает, совсем рядом, возле головы. Спецназовец этот – Пашкой звали, фамилии не помню, - прикладом автомата отбивает и она сразу взрывается. От приклада огрызок остаётся, осколки шлем посекли, будто кошки драли. Он тогда лопатку выхватил, а нам приказал на дно залечь. Начали чечены гранаты бросать одну за другой, а Пашка их сапёрной лопаткой, как теннисной ракеткой, отбивает. Чечены сообразили, стали с задержкой бросать. Повезло, что гранаты были наступательные, лёгкие. Оборонительные нас бы в салат посекли осколками. У наступательных осколки мелкие, лёгкие, барабанят по бронежилету, как горох. Надо только руки и ноги поджимать.

Антон бросает окурок в пепельницу, закуривает по новой.

- Я голову поднимаю, смотрю на Пашку – он весь в крови, руки, ноги ... лицо залито так, что глаз не видно. Ему-то прятаться нельзя! Понимаю, что слабеет он с каждой секундой. Промахнётся и все, граната прямо на нас упадёт. Во мне что-то произошло, как будто включилось что-то ... хватаю пулемёт, как из ямы выбрался, не помню. Вылетел пробкой! Очнулся за гребнем. Стою, передо мной чечены сидят, автоматы на земле, в руках гранаты, глаза вытаращены, как у ненормальных ... Я на спусковой крючок давлю, пулемёт дёргается, чечены отлетают, как кегли, по склону кувыркаются, а я бегу вокруг нашей ямы, ору чего-то, стреляю беспрерывно ... только не слышу ничего, ни выстрелов, ни криков. Очнулся, когда пулемёт перестал дёргаться. Смотрю, лента под ногами валяется, патронная коробка пустая. Пальцы разжимаются, пулемёт падает  на труп чечена. Зашипело сразу, палёным мясом завоняло ... А краповый берет тот умер. Кровью истёк. Пока вертушки прилетели, пока чеченов покромсали ... санитары уже мёртвого на носилки уложили. А лопатку его я себе забрал, на память. И как талисман. Вот так, - вздохнул Антон.

- А дальше? – спросила Дарья.

- Служил. Серьёзных переделок уже не было. К тому времени большие банды перебили, оставалась  мелочь. Таких окружали со всех сторон, а потом сверху вертолёты расстреливали. Служба шла быстро, не успел оглянуться, к концу подошла.  Но очередной контракт подписывать не стал. Матушка сообщила, что сваливает в Европу к молодому богатому мужу – почтальон, что ли? – хату оставляет мне. Ну, думаю, ладно. Вернусь домой, устроюсь куда нибудь. Ан, нет! То есть вернулся без проблем, ремонт сделал, а с работой закрутилось – образования только средняя школа и все. А умение бегать по горам с полной выкладкой и карабкаться по отвесной стене здесь никому не нужно. Ну, разве что стены утеплять, сидя в люльке. Вот и устроился в фирму, которая занимается утеплением наружных стен многоэтажных домов.