Иди на Голгофу. Гомо советикус. Распутье. Русская трагедия - [30]

Из подъезда напротив вырывается Чарли — неопределенной породы пес. Он мчится ко мне, разинув в радостной улыбке пасть. Кошка стремительно удирает с моего плеча, вырвав клок бороды. Чарли кидается мне на плечи. Лижет нос, руки. Из окна раздается недовольный голос хозяйки Чарли. Она считает меня неподходящей компанией для ее Чарли, а тот изо всех живых существ нашего дома предпочитает меня. Лишь после третьего сурового оклика хозяйки Чарли неохотно покидает меня. На пути к подъезду он несколько раз оглядывается. Когда говорят, что собака — друг человека, выражаются неточно, ибо собака — последний друг человека.

Впрочем, и мне пора. У книжного магазина меня ждет известный спекулянт, снабжающий труднодоступными, редкими, заграничными и запрещенными книгами городскую интеллигенцию. Он мне дает сумку с книгами и список адресатов, которым я должен доставить книги и содрать с них условленную сумму. За это я имею один процент с выручки. Это немного. Но на обед и на мелкие «карманные» расходы хватит. Во время этих походов я часто приобретаю себе клиентов. Все люди чем-нибудь больны. Мне достаточно взглянуть на человека, чтобы заметить в нем какую-нибудь болезнь, которую я мог бы вылечить. Но люди неохотно расстаются со своими болезнями. А если ты можешь вылечить их сразу, они не считают это за лечение. Они предпочитают месяцами и годами ходить по больницам, торчать в очередях, платить огромные деньги всякого рода «частникам», «гомеопатам» и «целителям». Иногда я демонстрирую им свои лечебные способности. Они удивляются, но воспринимают это как нечто такое, в чем нет никакой моей заслуги. И не платят. Они тратят большие деньги на бесполезное лечение, но жалеют заплатить даже мелочь за очевидный результат. А ведь часто это — образованные люди. Однажды я сказал об этом одному интеллигенту, которого я избавил от радикулита.

— Но Вам же это ничего не стоило, — сказал он.

— Вы ошибаетесь, — сказал я, — это мне стоило гораздо больших усилий, чем тем врачам, которым Вы платили немалые деньги. Я человек не злой и не мстительный. Но Вас я хочу проучить. Пусть Ваш радикулит вернется к вам обратно!..

После этого он брел за мной, хватаясь за поясницу, и умолял вылечить, обещая по сто рублей за сеанс.

Заработав на обед и пообедав, я иду на бульвар — отсыпаться на скамейке. Сейчас тепло. Таких отсыпающихся в этом месте бульвара полно. Милиция к ним привыкла и не трогает. Меня тут знают, уступают место, приглашают в компанию.

Популярный в свое время в городе, а ныне опустившийся гитарист уступает мне половину пальто. Судьба гитариста — типичная судьба самобытного русского таланта. Когда он был ребенком, о его музыкальных способностях знали многие, но никто не приложил усилия помочь развить их. Он вырос и самоучкой овладел гитарой. Появление его было сенсацией. Ему сулили великое будущее. Его считали даже конкурентом лучшим гитаристам мира. Этот успех и сгубил его. Окружающие дружно, не сговариваясь, но удивительно согласно начали убивать его: умалять его талант, замалчивать, спаивать.

— Ты думаешь, я не вижу того, что сделали со мной мои сограждане? — говорит он. — Вижу. Вижу все до мелочей. Они думают, что я страдаю. Конечно, страдаю. Но не оттого, о чем думают они. Я жажду недостижимого совершенства, зная заранее, что оно недостижимо: я хотел бы так сыграть, чтобы после этого можно было спокойно умереть с сознанием, что ты достиг Абсолюта.

Мы засыпаем, тесно прижавшись спинами. Мне нужно сегодня отдохнуть как следует и быть свежим для вечернего сеанса. Молодой ученый будет рассказывать в частной компании о новых веяниях в парапсихологии, иллюстрируя кое-какие идеи на мне. Сегодня я буду через стенку угадывать цвета предметов. Если буду в настроении, буду угадывать слова, написанные присутствующими на бумаге, и сдвигать без прикосновения легкие предметы. За это меня покормят ужином и, возможно, дадут немного денег. Поздно ночью я тихонько проберусь в «свою» комнатушку, разложу койку, произнесу мою молитву на сон грядущий и усну сном праведника. Во сне ко мне придет моя прекрасная Богиня. Она будет танцевать волшебной красоты танец, а я буду во тьме, неспособный сделать шага к ней и совершенно безгласный. А танцевать она будет непременно вальс. Широкий, плавный, вольный вальс. Вот так: раз-два-три, раз-два-три! Боже, как мало нужно для счастья, и эту малость труднее всего получить. Кажется, что уж проще: оставить на время дела, вымыть лицо и руки, одеть праздничные одежды, взяться за руки и сделать хотя бы три оборота вальса. Вот так: раз-два-три, раз-два-три… И все мигом преобразится. Мужчины станут кавалерами, а женщины — дамами. Исчезнут морщины. В глазах появится радостный и шаловливый блеск. Лица расцветут улыбками надежды и обещания. Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-…

Но люди забыли танцы радости. Они изобрели подобие танцев — дерганье до отупения и потери человеческого достоинства. И волшебное видение исчезает. Приходят тьма и пустота. Приходит сон без снов — тренировка на предстоящий вечный сон. А потом — холодный и беспощадный вывод: самые фантастические мечты людей сбываются, но самые простые и, казалось бы, самые легко достижимые — никогда.