Идет ли богатство немногих на пользу всем прочим? - [13]

Любовь становится или угрожает стать противоядием от нарциссизма. Кроме того, она первой бросается в бой, когда речь заходит о разоблачении ложности тех претензий, на которых мы пытаемся строить свою самооценку, в то же время тщательно избегая их проверки действием. То, что действительно обещает нам стерилизованная и отмытая, поддельная электронная версия любви — гарантированную защиту нашей самооценки от тех рисков, которыми печально известна подлинная любовь.

«Электронный бум» с его баснословными прибылями, извлекаемыми из продажи устройств, все более «дружелюбных к пользователям» —уступчивых, покорных, неизменно послушных и никогда не противящихся воле хозяина,—несет на себе все признаки очередной «девственной страны», только что открытой и подлежащей эксплуатации (и обещающей бесконечную цепь дальнейших открытий). Потребительские рынки могут записать на свой счет еще одно завоевание: успешной коммодитизации и коммерциализации подверглась еще одна сфер наших проблем, тревог, желаний и борьбы—доселе оставлявшаяся на откуп низовым инициативам, кустарям и надомникам и потому не обещавшая серьезных прибылей; деятельность в этой сфере, как и во многих других сферах людских интересов и занятий, оказалась сведена к походам за покупками и перенаправлена в магазины и моллы. Однако повторим еще раз: сфера, только что открытая для эксплуатации со стороны потребительских рынков, вопреки ее двуличным обещаниям, является не сферой любви, а сферой нарциссизма.

Тем не менее день за днем с телеэкранов и из динамиков на нас льются щедрым и нескончаемым потоком одни и те же призывы. Порой они откровенны до наглости, порой хитроумно замаскированы — но всякий раз, взывая к нашим интеллектуальным способностям, эмоциям либо подсознательным желаниям, они обещают, предлагают и подсовывают нам счастье (либо приятные ощущения, мгновения радости, удовольствия и восторга: гору пожизненного счастья, дозированного и выдаваемого мало-помалу, ежедневными или ежечасными порциями в мелкой монете), скрывающееся в покупке товаров, выставленных на продажу в магазинах, в обладании ими и в получаемом от них наслаждении.

Смысл этих призывов едва ли может быть более ясным: дорога к счастью лежит через покупки; общая сумма покупательной активности нации является важнейшим и наиболее надежным показателем личного счастья. В магазинах можно найти надежное лекарство от всего неприятного и неудобного — от всех тех мелких и крупных раздражителей и помех, которые препятствуют уютному, комфортабельному и непрерывно приносящему наслаждение образу жизни. Что бы магазины ни рекламировали, демонстрировали и продавали, они излечивают все реальные и мнимые жизненные невзгоды — как те, которые уже доставляют нам неприятности, так и те, встречи с которыми мы только опасаемся.

И эти призывы обращены ко всем без разбора: к тем, кто находится и на верхних, и на нижних ступенях лестницы. Эти призывы претендуют на универсальность — на пригодность во всех жизненных ситуациях и для каждого человека. Однако на практике они раскалывают общество на совокупность добросовестных, полноценных потребителей (качество, во-обще-то проявляющееся в разной степени), и на категорию не состоявшихся потребителей — тех, кто по различным причинам, но в первую очередь из-за отсутствия соответствующих ресурсов неспособен жить в соответствии с теми стандартами, к соблюдению которых приглашают и подталкивают эти призывы, непрерывно и настойчиво твердя одно и то же и в конце концов превращаясь в заповеди, обязательные для исполнения, не допускающие сомнений и не делающие исключений. Первая группа довольна своими усилиями и склонна считать свои высокие места в потребительском рейтинге справедливой и достойной наградой за свои врожденные или с трудом приобретенные способности справиться с препятствиями на пути к счастью. Вторая группа испытывает унижение, поскольку попала в категорию неполноценных существ, оказавшись на последних местах в лиге и ожидая либо уже пережив исключение из нее. Эти люди стыдятся своих неудач и их вероятных причин: отсутствия либо нехватки таланта, трудолюбия и настойчивости — поскольку все эти недостатки отныне объявлены позорными, нетерпимыми, унизительными и достойными наказания, даже если они считаются (или потому, что они считаются) пороками преодолимыми и излечимыми. На жертв конкуренции публично возлагают вину за возникающее социальное неравенство; но что более важно — они обычно соглашаются с публичным вердиктом и сами во всем себя винят — за счет самоуважения и уверенности в своих силах. Таким образом, несправедливость усугубляется оскорблением: на открытую рану обездоленности сыплется соль порицания.

Обвинения в неспособности избежать социальной второсортности распространяются и на малейшие проявления недовольства со стороны неудачников, не говоря уже об их восстании против несправедливости неравенства как такового — так же как и на всякое сочувствие и сострадание удачливых к неудачникам. Несогласие с текущим состоянием вещей и с образом жизни, ответственным за его сохранение, отныне не рассматривается как справедливая защита утраченных или украденных (хотя и объявленных неотчуждаемыми) прав человека, требующих уважать их, соблюдать их принципы и подходить ко всем людям с одной меркой, однако, по словам Ницше, «сострадать слабым и калекам» «вреднее любого порока» [5] , и по этой причине «в пощаде и жалости» к ним и к им подобным всегда скрывалась «величайшая опасность» [6; 25, р. 204].