Идентичность. Стремление к признанию и политика неприятия - [10]

Теории человеческого поведения строятся на теориях природы человека — закономерностях, проистекающих из универсальной человеческой биологии (в отличие от тех, которые коренятся в нормах или обычаях различных сообществ). Граница между природой и воспитанием сегодня весьма спорна, но мало кто отрицает существование этой дихотомии. К счастью, для того, чтобы разработать теорию, полезную для понимания мотивации человека, строго устанавливать эту границу необязательно.

Мыслители раннего Нового времени, такие как Томас Гоббс, Джон Локк и Жан-Жак Руссо, много рассуждали о естественном состоянии — первозданных временах до появления человеческого общества. Естественное состояние, однако, является лишь метафорой, то есть совокупностью самых базовых характеристик человека, не зависящих от конкретного общества или культуры, к которым принадлежит индивид. В западной философской традиции дискуссии о природе человека восходят к гораздо более раннему времени — по крайней мере к «Государству» Платона.

«Государство» — это диалог между философом Сократом и двумя молодыми афинскими аристократами, Адимантом и его братом Главконом, о природе справедливого правления. Опровергнув несколько существующих теорий справедливости, таких как утверждение Фрасимаха о том, что справедливость — это не более чем «то, что пригодно сильнейшему», Сократ строит справедливый город «в речи», основанной на изучении природы души. Слово «душа» (психе в греческом) сейчас не в большом ходу, но, как подсказывает этимология, психология, по сути, изучает именно этот предмет.

Ключевая дискуссия о природе души разворачивается в четвертой книге. Сократ отмечает, что вожделеющая часть души жаждет, например, пищи и воды. Но порой жаждущий отказывается от питья, потому что знает, что вода испорчена и, выпив ее, можно заболеть. Сократ спрашивает: «Значит, в душе их присутствует нечто побуждающее их пить, но есть и то, что пить запрещает, и оно-то и берет верх над побуждающим началом?»^{2} Адимант и Сократ приходят к выводу, что это — вторая, другая часть души, рассудительная или разумная, и что она может действовать наперекор неразумной, вожделеющей части души.

Сократ и Адимант в этот момент разговора описывают современную экономическую модель: вожделеющая часть души соответствует индивидуальным предпочтениям и запросам, а разумная, рассудочная является рациональным максимизатором. Хотя Зигмунд Фрейд сегодня уже не воспринимается с тем же пиететом, что прежде, эта двухкомпонентная структура отдаленно напоминает его концепцию о том, что существует вожделеющее «Оно» и «Эго», которое — в основном под давлением общества — удерживает эти вожделения под контролем. Но Сократ указывает на другой тип поведения, рассказывая историю афинянина Леонтия, который проходил мимо кучи трупов, «валяющихся возле палача». Леонтию хотелось увидеть тела, но одновременно он пытался избежать этого; после внутренней борьбы он все же посмотрел, воскликнув: «Вот вам, злополучные, насыщайтесь этим прекрасным зрелищем!»^{3} Леонтий пытался противиться соблазну поглазеть на трупы, зная, что это недостойно; в итоге он все же поддался ему, что вызвало его ярость и заставило злиться на самого себя. Сократ спрашивает:

Да и на многих других примерах разве мы не замечаем, как человек, одолеваемый вожделениями вопреки способности рассуждать, бранит сам себя и гневается на этих поселившихся в нем насильников? Гнев такого человека становится союзником его разуму в этой распре, которая идет словно лишь между двумя сторонами^{4}.

Мы могли бы транспонировать это на более современный пример, когда наркоман или алкоголик знает, что очередная доза или выпивка вредны для него, но тем не менее принимает их и испытывает глубокое презрение к себе за слабость. Сократ использует новый термин — [яростный] дух, чтобы обозначить ту часть души, которая является вместилищем гнева на себя. Дух — это неудачный перевод греческого слова тимос.

Затем Сократ спрашивает Адиманта, была ли та часть души, что не желала смотреть на трупы, просто очередным вожделением, или это было проявление ее рассудочной части, поскольку они обе подталкивали Леонтия к одному и тому же действию. Второй вариант был бы отражением современной экономики, где одно вожделение ограничено лишь рассуждением о том, что иное, более важное вожделение вытесняет первое. Соответственно, Сократ вопрошает, существует ли третья часть души:

…о яростном духе у нас сейчас составилось представление, противоположное недавнему. Раньше мы его связывали с вожделеющим началом, а теперь находим, что это вовсе не так, потому что при распре, которая происходит в душе человека, яростное начало поднимает оружие за начало разумное.

— Безусловно.

— Так отличается ли оно от него, или это только некий вид разумного начала, и выходит, что в душе существуют всего два вида [начал]: разумное и вожделеющее? Или как в государстве три рода начал, его составляющих: деловое, защитное, совещательное, так и в душе есть тоже третье начало — яростный дух? По природе своей оно служит защитником разумного начала, если не испорчено дурным воспитанием