Идеальный слуга - [34]

Забавно, но в тот момент я была за это почти благодарна. Последнее, чего мне хотелось бы, — так это повесить на Карину еще и проблемы из-за работяг, растерзанных по дороге к вожделенной цели, от которой меня уже ничто не могло отвратить. Старшей сестре и без того хватит неприятностей.

Я разворошила осиное гнездо. Карина, конечно, во всем разберется и отомстит… но это я вряд ли уже увижу.

Расслабилась. Привыкла за тридцать лет, что самый страшный хищник в окрестностях — это я сама, и можно ничего не бояться: ни обнаглевшей гопоты, ни поддатых рабочих, ни даже мерзавцев с золотыми цепями и пеньковыми веревками… они не верили в навь, а я — могла позволить себе не верить больше в их силу. От других хищников, древних и немертвых, меня защищали старшие сестры, и я чувствовала себя в безопасности, искренне полагая, что все самое страшное уже позади. Что могло грозить утопленнице?..

Дура.

Асфальт вскрывался трещинами, щерился мелкой галькой, любезно подбрасывал бутылочные осколки. Я сбила ноги, но вместо крови из порезов текла зеленоватая вода — и там, где я ступала, асфальт стягивал старые раны, сминая пробившуюся в трещины траву, замуровывая в битум вездесущие одуванчики и тонкие ростки американского клена. Облупившаяся краска на пешеходном переходе масляно поблескивала под ступнями в свете чьих-то фар; водитель яростно давил на клаксон, но я не нашла в себе сил повернуть голову в его сторону. Машина надрывалась, пока я не поднялась на тротуар, неотвратимо ведомая узкой тропинкой. Тогда за моей спиной истошно взвизгнули шины, и в воздухе запахло паленой резиной.

Водитель не поленился даже открыть окно и обложить меня по матушке. Я не обернулась. Он был позади. Он был не важен.

Вор прошел несколько кварталов, и я повторяла его путь, не в силах сделать и шага в сторону, хотя, пожалуй, сама бы выбрала дорогу поудобнее — благо уже представляла, куда он вел меня.

К ближайшей заводской проходной, возле заброшенного после давнего пожара корпуса, огороженного некрашенным профнастилом.

На мгновение я испугалась, что меня попытается остановить ночной вахтер, и я буду вынуждена убить его за то, что он встал между мной и украденным гребешком, — но пожилой усатый дядька в будке возле турникетов только скользнул по мне равнодушным взглядом и снова углубился в сканворд.

Хотя чего я ждала? Если уж он день за днем пропускал на завод несколько бригад поддельных людей, которые и двух слов связать не в состоянии, то чем его удивит лохматая девица с безумным лицом? Седьмая за полгода…

Но турникет я все-таки сломала. Тропка шла через него, и я не могла свернуть.

А вахтер так и не поднял головы.

Вор выбрался из проходной во внутренний дворик, разбитый перед кирпичными коробками цехов; не задерживаясь, проскользнул вдоль стены к заброшенному зданию с обгорелыми рамами окон и наполовину смытыми следами копоти, поднырнул под отогнутый лист профнастила, огораживающего пострадавший от огня корпус, — и забрался внутрь.

Давний пожар лишил строение дверей — восстанавливать их, как и все здание, похоже, никто не собирался. Но я остановилась на пороге, словно передо мной высился какая-нибудь стальная створка с пуленепробиваемым наполнением, — и вцепилась в остатки дверной рамы. Ветхий металл оставил на ладонях красновато-рыжие пятна. То здесь, то там попадались старые метки — следы от ногтей, отпечатки кулаков и раскрытых ладоней.

Я была отнюдь не первой навкой, ведомой древним инстинктом, и, хоть и отлично сознавала, что мои предшественницы кончили плохо, ничего не могла с собой поделать. У мертвых чертовски плохо со свободой выбора.

— Отдай! — выкрикнула я, проскрежетав свежим маникюром по ржавой раме, и метнулась к пустому провалу окна, стуча по щербатому кирпичу. — Отдай мой гребешок!

Изнутри не доносилось ни звука. Я обошла здание кругом, не прекращая стучать и скрестись. Окна встречали меня одинаковой равнодушной чернотой — все, кроме одного.

— А, наконец-то, — удовлетворенно вздохнул кто-то.

Я бросилась на голос, но вскоре снова остановилась, как вкопанная.

У сгоревшего корпуса было несколько выходов. Вор облюбовал самый дальний, у глухого угла под сенью старой раскидистой яблони. Здесь горел свет — приглушенно, только на первом этаже, чтобы его не было видно с улицы из-за забора.

А еще кто-то заботливо повесил облупившуюся дверь с деревянным крестом в верхней трети. Меня начало потряхивать, но с инстинктами было бесполезно бороться — и я замолотила по хлипкой створке. К кулаку приставали грязно-бежевые кусочки отслоившейся краски, дверь ходила ходуном, но держалась.

— Отдай!

Внутри кто-то звонко процокал шпильками. В щели между дверью и косяком пробивался тусклый желтоватый свет — кажется, он трижды мигнул, но я, на свою голову, была не в состоянии подмечать такие мелочи.

А стоило бы.

Я так и не поняла, откуда он подкрался. Только что я торчала посреди абсолютно заброшенного участка, огороженного со всех сторон, и единственное живое существо отсиживалось в безопасности, за освященным порогом, — а потом раздался короткий вздох, и когда я обернулась, было уже поздно.