Идеалист - [27]

Из рассказов Ани я пришел к выводу, что в программе и в самом преподавателе произошли явные перемены, и я жаждал в этом убедиться воочию. Чему быть, того не миновать! Я предвкушал и томился ожиданием. Я еще не знал, что именно изменилось в Валерии Викторовне, но нечто изменилось и во мне самом. И это нечто придавало мне сил и уверенности, я уже не был желторотым птенцом. Теперь я состоял в Братстве.

Был вечер среды. Каждую неделю в это время я находился в актовом зале одного из столичных колледжей, где проходили лекции г-жи Марины. До сегодняшнего дня я не пропустил ни одной. Но в эту среду, вопреки обыкновению, я направился к зданию своего университета. У входа я сразу же заметил Аню, она ждала меня. Дальше мы пошли вместе. Была перемена, преподавателя в аудитории еще не было, поэтому мы беспрепятственно заняли места на галерке. Валерия Викторовна зашла сразу же, как только прозвенел звонок. Она приветливо со всеми поздоровалась и прошла за кафедру. У нее в руках был все тот же портфель, она достала из него бумаги, и лекция началась.

Около двух лет прошло с нашей последней встречи, и Валерия Викторовна действительно изменилась. Я это заметил сразу же, еще до того, как она произнесла первые слова. Она стала старше. Нет, выглядела она точно так же, молодо и соблазнительно, но стала мягче и мудрее. Как я это определил? Об этом свидетельствовал ее взгляд: высокомерие сменилось уважением. Она больше не считала студентов детьми, а обращалась к молодым коллегам. Лекция началась, и все мои заочные выводы подтвердились. Изменилась сама манера изложения материала. Когда Валерия Викторовна преподавала у нас, складывалось впечатление, что она упражняется в ораторском мастерстве, которое ей понадобится в скором будущем при получении степени. Теперь же все ее внимание было направлено на студентов. Она делилась знаниями и учила, она говорила им и для них. От нарочитой демонстрации своей эрудиции и превосходства над молодыми умами не осталось и следа. И как ошибалась Аня, предполагая, что Валерия Викторовна может не заметить кого-нибудь из студентов в аудитории. Она смотрела на каждого, ее внимательный и требовательный взгляд жаждал отклика на высказанные ею мысли. Меня не спасли даже широкие плечи сидящего впереди парня. Низко склонившись над тетрадью, я делал вид, что конспектирую, точнее, иногда делал вид, а иногда действительно записывал. В какой-то момент я почувствовал, я ощутил это всем своим существом — на меня смотрят. В конспекте значилась тема этого занятия: «бессознательное психическое в творческом процессе». Я вглядывался в эти слова, не поднимая головы. Мне ужасно хотелось впиться в нее взглядом, но я этого не сделал. Все оставшееся время я так и просидел, уткнувшись в тетрадь. Валерия Викторовна попросила записать, и я записал вместе со всеми: «вся наша психическая деятельность протекает в двух направлениях, имеет два вектора: вектор рационализации, который ориентируется на реальность, и вектор спонтанной активности воображения, который опирается на «принцип получения удовольствия». Когда я дописал «принцип получения удовольствия» и поставил точку, меня бросило в жар. Тело зажило своей отдельной жизнью и уже не слышало никаких разумных доводов, которые пыталась сообщить ему моя голова. В такие моменты у меня краснели уши. Вот и сейчас помимо моей воли они обрели пунцовый окрас. Второй вектор Валерия Викторовна решила рассмотреть более подробно. В результате мы обозначили творчество как высшую и наиболее сложную форму психической деятельности, которая отражает действительность на специфическом языке. Со специфическим языком у меня была всего одна ассоциация, на таком языке я говорил с теми, в кого был влюблен. Специфическим языком для меня был язык любви. Когда я был влюблен, вокруг меня все становилось иным, не таким, как раньше. Но речь велась о языке искусства.

Уже не в первый раз за эту лекцию звучал термин «бессознательное». Подводя итог всему сказанному, Валерия Викторовна просила отметить, что раскрыть своеобразие языка искусства без обращения к проблеме бессознательного невозможно. После чего задала вопрос аудитории, знает ли кто-нибудь из присутствующих, что такое сублимация. Репликой с места додумался блеснуть парень, который сидел прямо передо мной. Вот тут-то я и оказался под прямой угрозой быть замеченным. Его высказывание оказалось более чем примитивным, цитирую: «Это когда художник рисует картину, а перед ним обнаженная женщина»! О Боже, то «принцип получения удовольствия», теперь «обнаженная женщина», похоже на вселенский заговор! В аудитории, понятное дело, раздались смешки. Валерия Викторовна посчитала нужным напомнить, что обнаженные женщины перед художниками зовутся натурщицами. Но сочла ответ почти правильным, так как в приведенном примере художник как раз и направляет энергию своих инстинктов на другие цели, а именно: на создание произведения искусства. Говоря это, она продолжала смотреть в мою сторону, ведь автор реплики сидел передо мной. К счастью, прозвенел звонок. Я затерялся среди студентов и вышел из аудитории в общем потоке. У Анюты по расписанию была еще одна пара, мы с ней остановились у окна, положили свои вещи на подоконник и начали делиться впечатлениями. Мы еще не успели ничего толком обсудить, как по коридору раздался стук каблуков. Не нужно было поворачивать голову, чтобы понять, кто это. Мы, как по команде, замолчали. Неожиданно быстро для меня Аня накинула пальто, схватила с подоконника свою сумку, шепнула мне на ухо: «Вечером созвонимся», — и была такова. Я обернулся и увидел Валерию Викторовну. Она стояла напротив двери с табличкой «Кафедра зарубежной литературы» и смотрела прямо на меня. Я сделал три шага и оказался возле нее. Она молчала. Я должен был что-нибудь сказать. И у меня вышло довольно странное приветствие: «Здравствуйте, вы меня помните? Мой любимый писатель Герман Гессе. Не хотите ли как-нибудь сходить со мной на лекцию по философии?». Она улыбнулась. Именно эту улыбку я уже видел однажды, от нее во мне все переворачивалось и тогда, и сейчас.