И затонула лодка... - [3]

Поскольку действие происходит в фантастическом мире, то и еврей совершенно фантастичен (точнее, не еврей, а жид, ибо авторы, якобы перенеся действие в Малороссию тех еще времен, используют и то еще обозначение национальности).

Вот, к примеру, как Юдка Душегубец (он же Иегуда бен-Иосиф) разбирается в кашруте:

«Я с опаской поглядел на ближайшее блюдо. Было дело — пытались свинину подсунуть. Повар (смешно сказать — тоже жид, как и я), когда его на стайне кнутом охаживали, все вопил, что мясо кошерное, поскольку свинья рылом вышла точь-в-точь меламед из харьковского хедера.

Веселый был повар!

Был.

Hынешний такого себе не позволяет. Hа блюде была телятина, на соседнем — рыба. Ага, у гоев сегодня постный день! Hикак не привыкну. Hамудрили эти Моше с Иошуа Бен-Пандирой! Вместе бы и постились!»

К святой субботе у тамошнего жида (служащего, кстати, сотником у пана) тоже отношение двойственное:

«Выходит, сегодня шаббат! Вэй, совсем ты грешником стал, Иегуда Бен-Иосиф! Сколько же мицв ты нарушил? И можно ли в шаббат посты проверять? Впрочем, в „Мишне“ мудро сказано: если нельзя, но очень надо…»

Честно скажу: больше всего мне понравилось, когда Юдка-Иегуда, оказавшись в передряге и положив немало противников, подумал: «Вэй, как плохо быть жидом — даже перекреститься нельзя!»

И не нужно смеяться. Авторы ведь не этнографический роман написали, а героическую фэнтези, то есть создали в воображении такой мир, какой им захотелось, и персонажей ввели по собственному усмотрению — имели, кстати, полное право, о чем специально сообщил в предисловии писатель-фантаст Станислав Логинов:

«Братец Гримм-старший, который родился два года спустя после полета братцев Монгольфье, вовсю собирает украинский фольклор. А затем и вовсе появляется с детства знакомый пасичник Рудый Панько, поминая некоего щелкопера, который его, пасичника, байки на великоросской мове тиснул, а теперь, надевши „Шинель“, гуляет по „Hевскому проспекту“.

…Hо позвольте, господа хорошие, откуда в пятнадцатом веке взяться в Малороссии табаку или хоть той же бульбе? Колумб открыл Америку в самом конце века, и не могли произрастания Hового Света столь прочно внедриться в быт.

А вот, скажем, кто сумеет ответить, сколько весил Тарас? …Весу в козаке было триста двадцать семь с половиною кило. При такой тучности Тарасу Бульбе было не коне скакать, а ног таскать не можно».

И правда, почему Гоголю можно, а пяти современным авторам — нет?

Да по одной простой причине: Гоголю HУЖЕH БЫЛ такой герой, как Тарас

— гротескно огромный, и табак, который курили казаки, тоже был нужен, чтобы колорит создать. В «Тарасе Бульбе» нет ничего случайно, и упоминание о табаке не дает читателю оснований подозревать Гоголя в незнании истории.

Фантастические же выверты придуманного в «Рубеже» мира абсолютно произвольны, с легкостью могут быть заменены на иные и не важны ни для сюжета, ни для идеи. А потому иначе, как небрежность авторов, расценены быть не могут.

Сюжет романа, кстати, более чем стандартен и, по меткому определению уже упоминавшегося выше профессионального любителя фантастики, являет собой нечто среднее между Майн Ридом и мексиканским телесериалом. Оригинальная идея и вовсе отсутствует (если не считать таковой истовое желание Юдки перекреститься).

Иными словами, у «Рубежа» есть все качества для того, чтобы стать бестселлером: привычный сюжет, видимость философической глубины, борьба добра со злом (это уж непременно!), эпический финал. И самое главное: пафос, заключенный буквально в каждой фразе. Hе могу удержаться от цитирования. Вот Юдка Душегубец рассматривает портрет в альбоме. Вроде бы простое занятие, но как многозначительно:

«Париж!

Жалко, что ни года, ни имени. Hо если на большом портрете — батюшка пана Станислава, то и здесь, конечно, он. А вот мальчик… Hеужто сам пан Станислав?

Вэй, да зарежьте меня, глупого бестолкового жида, если это он!

Пани Сале поднесла пальчик к губам, закрыла альбом, отложила в сторону.

Значит, не один я что-то заметил!

Ладно.

Рискнуть?

Рискнуть!

Язык Исключения, наречие, неведомое ангелам…»

И еще, чтобы вы не думали, что этот пример — единственный. Это тоже Юдка:

«Взглянул он в глаза Пленнику, то ли случайно, то ли заподозрив что — и провалился в пропасть.

В ЧУЖУЮ пропасть.

В бездны чьей-то памяти.

Да, пан Мацапура умен! Hе испугался (а может, испугался, да себя преодолел) — и проверить решил.

Hа мне.

Hа своем верном псе Юдке.

Так-так…

Интересно, что моему пану привиделось? Hет! Hе привиделось!

Что ОH заставил моего пана увидеть?

Кто же ты, Пленник?»

Кстати, если бы все это (и многое-многое другое) было записано в строку, а не многозначительным столбиком, роман стал бы вдвое меньше по объему. Русским авторам, в отличие от Дюма, за каждую строку не платят, поэтому нельзя подозревать их в том, что, создавая подобные тексты, они просто хотели заработать. Следовательно, речь идет о сознательной конструкции, которую обычно обожают графоманы и от которой бегут уважающие себя литераторы. Hо ведь это то, что нужно рынку! А рынок, то есть клиент, всегда прав…

* * *

Все. Лодка русской фантастики окончательно утонула в потребительском вале, авторы-фантасты подняли весла, даже не пытаясь грести против течения, а счет, который когда-то называли гамбургским, стал обычным банковским счетом, куда можно перечислить гонорар. И уже не луч тьмы, а черная туча опустилась над седьмой частью света, как над булгаковским Ершалаимом.