И я там был - [11]
Вон Колька уже жмет домой, размахивая книжкой. Бежит он вперевалочку, научился у бичей морских, теперь не отвыкнет. «Способный и самолюбивый», – говорят о нем учителя; «псих» – младшие ученики и некоторые девочки; «добрый кореш» – старшие ребята; добавим: очень добрый.
– У-у, зараза, – обращается к нему тетя Настя, – погибели на тебя нет. Когда уроки сядешь делать? А воды мне натаскать? Все бегаешь, кавалер сраный, а пельмени лепить? Все мать, все мать, хоть бы сдохнуть скорее, что ли.
– Да чего ты, чего? – горланит Колька, сходу перехватывая инициативу. – Воды тебе? Принесу! Дров тебе? Наколю! Уроков тебе? Заделаю! Пельмени лепить? Не буду! Ща – не буду! После уроков – буду! Все? О’кей!
И начинает быстро-быстро исполнять обещанное, носясь с дровами и ведрами вокруг матери, преувеличенно вихляясь: «Па-звольте, мадам… Па-прашу вас, мадам», – а тетя Настя тем временем медлительно, но так же безостановочно действует – подметает, гремит кастрюльками и т. п. Редко когда присядет. Хоть годов ей много за полсотни. Колька уже сидит за уроками, а она все возится, все ворчит, а ворчит она трубно: гу-гу-гу – ну и Колька не выдерживает: чего ты там все ворчишь, мам? чего тебе? – «Да забыла в магазин сходить за маслом, масло-то сожрали все, ты, мож, сбегаешь, Кольк, а? Уроков-то тебе много еще, нет? А то мне дело-ов!» – «Ну давай, давай, схожу уж», – великодушно соглашается Колька, а тетя Настя лезет в какой-то кошмарно далекий угол тумбочки и из платочка выпутывает два рубля: «Сдачу смотри-ка не замотай, а то надаю по жопе-то».
Колька приносит масло и исчезает – проветриться, до клуба дойти, узнать, какое кино будут крутить до танцев. По дороге он встречает Надьку с почты, та подает телеграмму: вот, матери отдай. «Дорогая мамочка, – читает Колька, – поздравляю днем рождения желаю долгих лет крепкого сибирского здоровья посылку получил спасибо привет отцу Коле = Валентин». Молоток Валька, не забыл, надо будет спрятать телеграмму в тот пакетик, где уже лежит узорчатая, выпиленная из фанеры и отлакированная рамочка с мамкиной фотографией и выжженной вверху надписью: «Маме от сына Коли», – и торжественно, когда уже сядут за стол, преподнести.
Народ пошел на обед – первый час уже, значит. О! Вадик.
– Здорово!
– Здорово!
– Ну, на танцы идешь сегодня?
– А как же.
Вадик – красивый, высокий, годом старше, они с Колькой вроде бы корешат – на самом же деле Вадик просто снисходительно обучает Кольку различным мущинским штучкам: курить, материться, за девочками ухаживать, водочкой баловаться, и не только по выходным. Все-таки он работает уже, и не учеником, а мотористом, и учится не с пацанами и пацанками, а со здоровенными дядями, в вечерке.
– Ну что, – говорит он, – вечерком надо будет беленькую раздавить, ммм? перед танцами.
– Это всегда пожалуйста. У тебя будем?
– Да вон за углом, по-быстрому. Черняшки захватим занюхать, и хорош.
– Нормально, – говорит Колька, – я сала принесу. Луку, может?
– Не, лук не пойдет, к Галке полезешь целоваться – она еще морду отворотит, – Вадим смеется, подначивает.
– Не отворотит, – самодовольно отвечает Колька, а сам весь холодеет от одной мысли, как это он может Галку поцеловать.
Вон и отец идет, на обед.
– Ну, пока.
– Ага, до вечера.
Отец у Кольки старый, проветренный, проспиртованный, седой. Бондарь, причем отличный. В клубе не сходил бы с Доски Почета, если бы не пил. Пытался бросать, один раз месяц продержался, другой – с полгода, это все.
– Уроки сделал? – спрашивает он Кольку, входя вместе с ним в снеговую траншею. – Матери помог, что просила?
– Ага, – кивает Колька.
– Мать, ись давай, – говорит, умывшись, отец, и пока тетя Настя собирает на стол, читает газету, нацепив очки. Потом, один, шумно хлебает борщ, громко глотает хлеб, картошку, отрыгивает крепко и вздыхает: сыт. Складывает очки, складывает газету («Нет ничего, самолет в Японии разбился, экипаж погиб, а так – нет ничего».)
– Идти, что ли, – смотрит он на ходики и кряхтя поднимается. – В получку, Насть, платок себе купишь, этот совсем худой уже.
Уходит. Колька тоже садится за стол, мать ставит перед ним тарелку, ложку кладет – такой порядок, чтобы мать мужикам ись подавала.
Вечером у Свиридовых чисто и празднично, пол вымыт, в горнице на круглом столе белая скатерть, хрустальные рюмки, водка, сейчас первые пельмени тетя Настя с кухни принесет. За столом – отец в домашнем джемпере, побритый, солидный. Он хоть и за круглым столом, а все равно – во главе. Он – хозяин, он ведет беседу о бондарке, о получке, о клепке, о плане, опять о получке, кому пере-, кому недоплатили, и почему, и справедливо ли. Беседует с ним сосед Володя, старпом с сейнера, с полста шестого. Старше Кольки всего лет на шесть, но – солиден, а по молодости солиден вдвойне, как же: мужчина, мущинский разговор. Жена его Шурочка – на кухне, с тетей Настей. Она принесла ей каких-то духов – Колька добряк и ему, конечно, наплевать, но все же неприятно: духи, елки, не могла ничего получше придумать, на кой они мамке? Колька по случаю юбилея, а также предстоящих танцев в черном костюме, брюки узкие. Дольше всех крепился, отстаивал клеши, морскую честь, корешей высмеивал: стиляги. Но вот Вадик из города приехал – в штанах такой узости и краткости, как будто уже вырос из них. Тогда Колька сдался.
«Горе от ума», как известно, все разобрано на пословицы и поговорки, но эту строчку мало кто помнит. А Юлий Ким не только вспомнил, но и сделал названием своего очередного, четвертого в издательстве «Время» сборника: «Всё что-то видно впереди / Светло, синё, разнообразно». Упор, заметим, – на «разнообразно»: здесь и стихи, и песни, и воспоминания, и проза, и драматургия. Многое публикуется впервые. И – согласимся с автором – «очень много очень человеческих лиц», особенно в щемящем душу мемуаре «Однажды Михайлов с Ковалем» – описанием странствий автора с великими друзьями-писателями на том и на этом свете.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«…Эл пыталась вспомнить, когда в ее жизни началось это падение?Наверное, это произошло летом. Последним летом детства, ей было семнадцать лет…Эл с матерью отдыхала вгорах, на побережье водохранилища Чарвак, недалеко от поселка Бричмулла, воспетой когда-то в песне. День только начинался, но воздух уже накалялся, как масляная батарея. Июль в Средней Азии, время, которое местные называют «чилля», в переводе с фарси «сорок дней». Это период изнуряющего сорокадневного, безветренного, летнего зноя. Эл родом из этих мест.
ВНИМАНИЕ! ПРОИЗВЕДЕНИЕ СОДЕРЖИТ НЕНОРМАТИВНУЮ ЛЕКСИКУ! «Манипулятор» – книга о стремлениях, мечтах, желаниях, поиске себя в жизни. «Манипулятор» – книга о самой жизни, как она есть; книга о том, как жизнь, являясь действительно лучшим нашим учителем, преподносит нам трудности, уроки, а вместе с ними и подсказки; книга о том, как жизнь проверяет на прочность силу наших желаний, и убедившись в их истинности, начинает нам помогать идти путем своего истинного предназначения. «Манипулятор» – книга о силе и терпении, о воодушевлении и отчаянии, о любви и ненависти, о верности и предательстве.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Восприятия и размышления жизни, о любви к красоте с поэтической философией и миниатюрами, а также басни, смешарики и изящные рисунки.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)