И вздох осин при каждом шаге... Записки прошлого лета - [9]

Брусники напарил в русской печи, на поду, целую лоханку, то-то славно!

28 августа. Зарядил непросветный чухарский дождь. Второй день живу без хлеба. Без курева — то и ладно! То и ладно, то и ладно... Далеко до Таиланда. Не дойти туда Ивану, не доставить воз банану. Мы в Чухарии живем, клюкву кислую жуем.

По правде, пока что живем брусникой. Бруснику Ягодой зовут, среди всех ягод возвышая. Ее с поклоном низким рвут, обряд извечный совершая. В борах красно-брусничный рай; осенний праздник полнокровный... Бруснику в горсти забирай, как вымя теплое Коровье... Ее, брусничный, долог век, бока в дождях не отсырели. Красна, уйдет под белый снег, бордовой явится в апреле... Непьяным, жертвенным вином — лесному люду для причастья... Бьет в колотушку под окном: «Пора! Вот я! Прими участье!»

Говорят, что нынче урожай на красную ягоду: малину, рябину, бруснику, клюкву. Черника не уродилась. Морошка — желтая ягода, но и ее было полно...

В морошковую Пору я пребывал в Якутии — на пленуме Союза писателей России, по поводу единства и многообразия национальных культур...

Летели на вертолете в улус Чарыпча, на праздник начала лета. Рядом со мною сидел не член правительства республики Саха (Якутия), не якут — русский, но тоже для чего-то нужный в правительственных делах, прикомандированный к нам для сопровождения, обеспечения всем тем, что нам потребно. Впрочем, на вид вполне член правительства: в темном костюме, при галстуке, в годах, но с чем-то юношеским, даже отроческим, с чем-то таким безгрешным в глазах, как у людей, проведших жизнь на природе, вдали от больших городов-вертепов. Мы пролетали над якутской тайгой, над Леной, с ее протоками, над белесыми мшарами болот, продолговатыми блюдами озер. Я спросил у сопровождавшего нас ответственного товарища, откуда он родом. Товарищ ответил с готовностью:

— Здесь родился, пятьдесят три года безвыездно.

Мы пролетали над большой, по-всякому текущей, стоящей, огибающей сушу водой. Я осведомился — для поддержания разговора, — каково здесь с рыбой.

— Рыбы полно, — ответил мой сосед, стал ждать следующего вопроса.

Я поинтересовался, какая рыба, хотя любая из здешних рыб была совершенно мне недоступна, поскольку... я лечу в Чарыпчу... Сосед ответил подробно:

— Окунь, щука, налим, хариус, в озерах карась, гольян, в Лене нельма, муксун, осетр...

Забегая вперед, скажу, что гольянов в Чарыпче подавали зажаренными на вертеле, впрочем, это маленькие гольянчики.

Пролетали над болотиной, зеленой, ржавой, большой, как все в Якутии (за исключением гольянов). Было время морошки на наших болотах. Я не мог не спросить у сведущего соседа, каково здесь с морошкой. Он ответил, с выражением легкомысленного самодовольства:

— Морошки полно.

— А клюква?

— Клюквы полно.

— А рябчики, глухари?

— Рябчиков, глухарей полно.

— Медведи?

— Медведей полно.

— А волки?

— Волков полно.

Я играл в поддавки, задавал вопросы с заведомо положительным ответом. Ну, в самом деле, почему бы не быть в Якутии волкам? Но и прервать начатую мной игру в вопросы-ответы тоже было неловко. Окидывая мысленным взором несметные богатства якутской флоры и фауны (те самые, что у нас в Чухарии), я наконец вспомнил:

— А как с оленями?

— Оленей полно. Только севернее. Здесь держат коров, лошадей.

Больше я не находил, о чем спросить.

Понимая мое состояние загнанности в угол, сосед смилостивился надо мною:

— Чего нет, так это брусники. Боров нет, вырубок нет, бруснике негде расти.

На языке у меня набухал, как чирей, один паскудный вопросик. Некоторое время я его загонял вглубь, даже делал вид, что уснул, но он все же вылез наружу. За что по головке меня не погладят...

— А евреи в Якутии есть?— спросил я с таким же видом, как бы спрашивал про барсуков и енотов.

Мой собеседник и на этот вопрос ответил исчерпывающе серьезно:

— В нашей республике проживает более полсотни национальностей. Сейчас к нам приезжают японцы, канадцы, полно американцев. Евреев тоже хватает.

Ну вот, я удостоверился, что в Якутии все есть, гораздо в большей степени, чем в Греции.

Кого скоро не останется в суверенной республике Саха (Якутия), так это нашего брата русских, если... Нас не станет даже на берегах Москвы-реки и Оки, если мы позабудем... нашу историю.

В Чарыпче (и других улусах) якуты справляли свой национальный праздник начала лета. Узаконенной государственный шаман, в меховой беличьей шапке, шаманил перед собравшимся на стадионе народонаселением. Повыступали должностные лица, по-видимому, рапортовали о трудовых и др. успехах. Жара давила анафемская, за тридцать градусов. Солнце било в затылок наповал. Якуты оправдывались перед нами, гостями из всех республик Российской Федерации, тем, что в Якутии лето всего два месяца, остальное зима. Зимой морозы за шестьдесят.

Нашу группу, как было расписано в сценарии, разобрали по трудовым коллективам Чарыпчи, для более пристального рассмотрения и собеседования. Нас с Владимиром Гусевым, председателем Московской писательской организации, профессором, etc., увел мужик очень крепкого телосложения, с лоснящимся от солнца и большой физической силы якутским лицом. Он сказал, что нас берут в свой дружеский круг чарыпчанские кочегары. Ведущий нас мужик, очевидно, был главным кочегаром. Он привел нас на край стадиона, где травяной покров футбольного поля иссяк, а естественный дерн не образовался, пригласил садиться на чем стоим. На обочине стадиона уже сидели, поджав ноги, кочегары Чарыпчи. Без лишних слов приступили к делу: из двух больших молочных бидонов налили в кружки кумыс, достали из полиэтиленового мешка конские мосолыги, среза́ли с них мясо, подавали гостям. Солнце шпарило нас из зенита; единственное облако в атмосфере — это облако гнуса, наконец сообразившего, где мы сидим.