И все-таки она красавица - [41]

Адиль поцеловал меня.

– Я все наврал, птичка моя, схитрил, чтобы тебя соблазнить. На самом деле я вылитый Ричард Гир!

Я рассмеялась, хотя понятия не имела, как выглядит этот артист. Все было прекрасно, пока я не задала проклятый вопрос о деньгах.

– А сколько стоит эта операция?

– Тридцать тысяч франков. В Марокко чуть дешевле, если платить в дирхамах.

Целое состояние. Годы работы. А я не проработала и дня в своей жизни.

Я была потрясена, но решила утешить Адиля:

– Забудем, дорогой, давай обо всем забудем.

Мы больше об этом не говорили. Я все чаще покидала комнату, особенно после наступления ночи. Мы ужинали с друзьями и коллегами Адиля или шли вдвоем в бар выпить по стаканчику, а потом курили на берегу моря. Однажды – кажется, это было в Сусе – мы вернулись к себе и он заключил меня в объятия. От него сильно пахло бухой, тунисской фиговой водкой. Я почти не пила и чувствовала себя потерянной, угнетенной, уязвимой, как только алкоголь притуплял мои чувства. Слух. Обоняние.

– Сами говорит, ты очень красивая.

Сами был аристократом франко-тунисского происхождения. Остроумный, обаятельный, богатый мужчина, на которого работало много народу.

– Он… – Адиль еще крепче прижал меня к себе, прежде чем продолжить. – Он предложил мне две тысячи динаров, если ты согласишься лечь с ним.

Сначала я не поняла, что это не шутка, Адиль не настаивал, и все как будто забылось. Несколько недель спустя он повторил предложение. Мы все еще оставались в Сусе. Адиль получил постоянную работу в ассоциации – работал с консульством, оформляя беженцам документы, меня в детали не посвящал.

– Сами предлагает три с половиной тысячи динаров.

Я сидела на кровати. За окном, в небе над кораблями, летали чайки. В этот раз я поняла, что Адиль говорит серьезно.

– Я не имею права помешать тебе использовать этот шанс, – пробормотал он и поспешил объяснить: – Ты можешь снова увидеть мир, Лейли! Все просто. Дело нескольких месяцев… возможно, лет. Мы оба знаем, как дорого стоит операция. Но… но многие мужчины готовы платить огромные деньги за твою… любовь.

Я плакала. Адиль тоже. Впервые на моей памяти.

– Я хочу, чтобы ты обрела счастье и нормальную жизнь, – повторял он.

– Не могу, Адиль. Просто не могу!

– Сделай это для меня, – после долгой паузы произнес он дрожащим голосом. – Для нас. Хочу, чтобы ты в один прекрасный день увидела мое лицо. Хочу прочесть в твоем взгляде, что ты находишь меня прекрасным.

И я согласилась. Ради Адиля. Клянусь вам, Рубен, только ради него. И во имя любви. В голове у меня все смешалось. Я думала: если зрение вернется, я перестану быть обузой. Сила любви Адиля потрясла меня. Позволить мне спать с другими мужчинами, отринуть ревность ради моего счастья, исключительно ради него, моего эгоистичного счастья, – это верх великодушия. Способна ли я на подобную жертву? Нет, конечно нет, ни за что, даже если бы от этого зависела жизнь Адиля! Во всяком случае, так я тогда думала.

На следующий день я легла в постель с Сами. Мы встречались три раза в неделю, потом ему надоело, но Адиль меня успокоил:

– Ты такая красивая! Я найду других мужчин – друзей, коллег, соседей, – готовых раскошелиться.

Он ни разу не использовал слово «клиент».

Он их находил.

Они платили.

Сколько именно, я не знала, а на ощупь одна купюра была похожа на другую. Чаще всего друзья Адиля платили ему заранее. Я пыталась держать в голове суммы – десять раз по тысяче динаров, двадцать раз по пятьдесят франков, тридцать раз по сто долларов… – и все время подсчитывала, как долго мне еще жить в аду.

Адиль ревновал. Я часами ласкала его, убеждала, что он – единственный на свете, самый лучший, ни на кого не похожий. У тебя самое крепкое тело. Самый тонкий нос. Самая гладкая кожа. Я хотела все время встречаться с одними и теми же людьми. Мы с Адилем называли это встречами. Несколько ближайших друзей, те, кто хорошо платит, говорила я, предпочитая, чтобы ко мне прикасались знакомые мужчины. Каждый новый человек вызывал у меня немотивированный страх, а «постоянных» я приручала. Сама говорила мало – предпочитала слушать. Им нравилось изливать душу – даже больше, чем заниматься со мной сексом. Возможно, я питала иллюзии и им нравились моя задница и моя грудь, но мне было трудно представить, что они так же хороши, как у Наоми Кэмпбелл или Катуши Найан. Другие образы в моей памяти не сохранились.

Бесспорно одно, Рубен: у них развязывался язык.

Они говорили о своей жизни. Своих женщинах. Своих детях. Своих страхах. Своем одиночестве. Не умолкали – как неугомонные дети.

Сначала я просто запоминала. Потом, когда все стало мешаться в голове, попробовала придумать, как помочь памяти. Записывать? Невозможно. Перечитывать? Исключено! Я решила попросить о помощи Надию. Она работала официанткой в баре отеля «Ганнибал», где Адиль устраивал мои свидания. Он снимал большой номер с видом на базар, говорил: «Хочу, чтобы ты весь день слышала жизнь!» – и покрывал мое лицо поцелуями. Я знала, что Адиль любит меня, несмотря на оскверненное тело. Иначе не заботился бы так.

Я попросила Надию купить маленький блокнот и после встречи диктовала ей откровения любовников. Фамилий они не называли, но я знала их имена, имена их жен и детей, их фобии, фантазии и мечты. Надия все записывала и, если я хотела, перечитывала мне. Она одна воспитывала крошечную дочь, и ей нравилось поднимать мужчин на смех. Только Надия знала тайну блокнота, с которым я никогда не расставалась. Он стал моим наваждением. «Я не увижу, как выглядят мужчины, с которыми мне приходится спать, но знать о них буду все!»