И все мы будем счастливы - [6]

Вот это была чистая правда — спокойнее Кира не стала, да и счастливее тоже. Даже после того, как вышла из загса с заветной и долгожданной зеленой корочкой в руках — свидетельством о разводе. С Володей, кстати, встретились спокойно, как старые и добрые приятели:

— Привет.

— Привет.

— Как дела?

— А у тебя? Как Вера Самсоновна, не хворает?

— Твоими молитвами, — усмехнулся Володя.

И Кира тут же осеклась, замолчала.

Выглядел бывший муж, кстати, неплохо, и через год Кира узнала, что он женился на своей коллеге, Оле Зайцевой. Кира была знакома с ней шапочно, но никак не могла вспомнить ее лицо — как ни старалась.

От родителей она вскоре ушла — все-таки образовалась та комнатка на Плющихе, коллега не обманула. Кира с трепетом зашла с хозяйкой в квартиру — маленькую, двухкомнатную, но при этом коммунальную — во второй комнате жила соседка, одинокая старушка Елена Матвеевна, в прошлом детский врач.

Из окна открывался шикарный вид. Был июнь, бурно цвели тополя, пух залетал в распахнутые окна, стелился по старому рассохшемуся паркету и, как нашкодившая собака, забивался под кресло, диван и устраивался в углах.

Старый диван занимал почти половину комнаты — Кира его не собирала, потому что всегда, каждую минуту, ждала Мишку. Обстановка была незатейливой: журнальный столик, покрытый льняной пестрой скатеркой, торшер, книжный шкаф — на одной полке притулились коричневые керамические болгарские чашки — обливные, блестящие, словно покрытые шоколадной глазурью. И книги, много книг — Золя, Мериме, Мопассан. Видимо, хозяева любили французских классиков.

На маленькой кухоньке уместились два столика, двухкомфорочная плита и холодильник — один на двоих. Холодильник принадлежал Кириным хозяевам, но они разрешали им пользоваться Елене Матвеевне.

Старушка — нет, не так: пожилая дама — была тихой, почти незаметной и невероятно деликатной — если слышала, что Кира на кухне, из комнаты не выходила.

Кира даже шутила:

— Елена Матвеевна! У меня ощущение, что я живу в отдельной квартире! И еще я волнуюсь — вы хотя бы давайте понять, что у вас все в порядке!

Чудесная была эта старушка! Сейчас таких нет — все ушли. По выходным — если не было Мишки — Кира покупала торт и приглашала соседку на чаепитие.

Болтали о всякой ерунде: книги, телепередачи, магазины и цены. И ничего о личной жизни — ни слова! Ни словом Елена Матвеевна не обмолвилась, почему одна и что было в ее долгой и наверняка непростой жизни. Чудеса — обычно старики словоохотливы и обожают бросаться в воспоминания.

А позже узнала от своей хозяйки: Елена Матвеевна похоронила всю семью — мужа и двоих детей. Сын, полковник, погиб в Афганистане, а дочку сбила машина.

«Вот и человеческая судьба, — думала Кира. — Вот за что, кто ответит на этот вечный вопрос? Ведь сомнений никаких: Елена Матвеевна — человек замечательный. Скромный, интеллигентный, порядочный. За что же тогда, господи? А я вожусь со своим романом, со своими горестями, как с писаной торбой. И считаю, что ничего драматичнее, чем моя судьба, нет».

Старушку Кира жалела и старалась, как могла, облегчить ее невеселую старость: покупала продукты, ходила в прачечную, в аптеку.

Они стали почти родными людьми — вот как бывает. В хорошую погоду Елена Матвеевна выходила на лавочку — подышать воздухом. Кира поглядывала в окно — сидит, подставив лицо солнцу. Греется. Ну слава богу!

* * *

Мишка приходил почти каждый вечер, точнее, забегал на десять минут, на полчаса, на час — как получалось.

Смущенно, отводя глаза, бросал:

— Мне просто необходимо посмотреть на тебя, нюхнуть твои волосы — и все, можно прожить еще одну ночь и дожить до утра. Это такая таблетка, спасительный укол, чтобы не помереть.

Нет, приятно, конечно. Но копились, конечно, копились и обида, и раздражение. И даже злость. Она-то смогла! Решилась. Значит, она смелее его? Выходит, он трус?

Мишка ушел из семьи спустя год, когда она почти уже не надеялась, была готова к тому, что он не уйдет, и даже с этим смирилась. Главное — она была свободна! Не надо было врать, прятать глаза, отворачиваться по ночам, сползая на самый край кровати, рискуя упасть. И она была почти счастлива.

Но когда он возник на пороге квартиры — с жалким старым матерчатым чемоданчиком — господи, да где он его взял! — и со своим любимым портфелем, она растерялась и все не могла поверить: «Неужели все, навсегда?» И не ошиблась: так все и оказалось — навсегда, на всю оставшуюся жизнь. Пока смерть не разлучит. А та… Разлучила. Правда, выделила им почти двадцать лет счастья. Абсолютного счастья — без всяких «но» и многоточий. И это несмотря на все тяготы, лишения, неприкаянность.

Но разлучила — как бывает всегда. Как же рано, как невыносимо рано ушел ее Мишка! Как она кляла тогда судьбу, проклинала бога! А зря — двадцать лет счастья, знаете ли. Не все могут похвастаться. Им и так был сделан подарок — невозможно щедрый, немыслимый — их встреча и вся совместная жизнь, такая долгая и такая короткая.

Впрочем, они всегда были жадными — им всегда было мало, всегда не хватало времени, чтобы надышаться друг другом, наговориться, наслушаться. Просто быть рядом.