И возмездие со мною - [124]

Олег покачал головой.

– Не смогу, хотя вы не философ, а прагматик. Другое дело, хотелось бы выяснить ваше отношение к добру и злу, как к философским категориям.

– Боюсь, у меня к этим категориям очень нефилософское отношение: добро следует защищать, зло уничтожать. Или и тут я не прав?

– Уничтожить зло до его полного исчезновения нельзя. Помните у Шекспира? «О, польза Зла! Зло – верная основа, добрей Добро становится на ней». Исчезнет зло, не станет и добра – опять же в глобальном, философском плане. Зло и Добро взаимно ограничивают друг друга и регулируют социум. В сущности, Зло – это процесс деструктуризации и имеет пределом Хаос, то есть абсолютную бесструктурность. Предел же Добра – Совершенство, то есть сверхгармония. Но главное – с точки зрения равновесия оба предела совершенно равнозначны! Это Абсолюты. Понимаете? Вселенная не может реализовать отдельно ни тот, ни другой. Они могут существовать только вместе, дополняя друг друга.

– Оригинальная концепция. Я считал, что категории Добра и Зла больше касаются духовного мира, чем материального.

– Мироздание не делится на материальное, мысленное и духовное, это просто выражение нашего отношения к нему. Только так человек может оценить законы Вселенной, вычленив те, которые он постиг.

– Очень оригинальное суждение, – искренне сказал Крутов; ему нравился сотрудник Федотова, свободно оперирующий философскими понятиями вселенского масштаба, слушать парня было интересно. – Уж не хочешь ли ты доказать, что Зло и Добро – синонимы?

– Вы очень точно уловили суть проблемы, – без улыбки проговорил Олег, прислушиваясь к чему-то. – Извините. – Он вышел в светлицу, где пропел «Подмосковные вечера» телефон. Через минуту вернулся.

– Звонил заместитель Ираклия Кирилловича. Назревают какие-то события, вам советуют приготовиться.

Крутов кивнул, прислушиваясь к своим ощущениям. По спине вдруг забегали мурашки, а во рту появился кислый привкус – верные признаки того, что вторая сигнальная система организма поймала изменение психоэнергетических потенциалов данного конкретного уголка пространства и пытается предупредить хозяина. Это состояние еще нельзя было назвать инсайтом – озарением, но оно никогда Егора не обманывало, в чем он убеждался не раз.

– Пойду проверю посты, – сказал Олег, поправляя подмышечную кобуру.

Крутов доел грибы, попробовал сало с луком и уплел всю яичницу, чувствуя внутренний подъем и прилив сил. Предупреждение зама Федотова в принципе запоздало, Егор и так был готов к действию, прекрасно понимая, что основные заботы и тревоги впереди. Майор Сватов наверняка перекрыл все дороги района, а его коллеги сделали то же самое в масштабе области. Выбраться отсюда без посторонней помощи, то есть без помощи контрразведчиков Федотова, было невозможно. Только Крутов делать этого и не собирался, у него были другие планы.

Он налил в кружку чаю и с удовольствием влил в себя ароматный напиток. Олег не возвращался, делать было нечего, и Егор прошелся по комнатам дома Ираклия с плотно зашторенными окнами, разглядывая старые фотографии на стенах, репродукции с картин Васильева и Врубеля, икону Божьей матери в красном углу, расшитые полотенца. В маленькой спаленке он обнаружил лежащие на кровати старинные доспехи и сначала подумал, что это подделки, копии из картона, однако, взяв в руки бармицу[40] и ощутив ее скользкую тяжесть, понял, что доспехи настоящие. В крайнем случае – новоделы, то есть выполненные по образу и подобию современными мастерами. Любопытства ради он примерил шлем с шишаком, нагрудник, латы – все оказалось впору, будто делали доспех под его размеры, но потом вспомнился Ираклий, имевший тот же рост и ширину плеч, и стало ясно, что доспехи его. Поворошив налокотники и поножи, Егор вдруг увидел под ними несколько клинков в ножнах и вынул один. Он держал в руках дентайр, кинжал с клинком, обух которого был выполнен в виде расчески с подвижными зубьями. Кинжал принадлежал к так называемому невозвратному оружию. При проникновении в тело зубья его проворачивались, что при вытаскивании клинка из раны делало повреждения более серьезными, но основным назначением зубьев был все же захват и удержание клинка противника.

Егор профессионально крутанул дентайр вправо-влево, покачал головой. Сделан кинжал был мастерски, рукоять его лежала в ладони как влитая.

Второй клинок носил название дезарконнер – трезубец со складными боковыми остриями-защелками, оружие, в общем-то, малоизвестное и применявшееся редко даже в кино. Видимо, Ираклий тяготел к экзотическим видам холодного оружия, коллекционировал его, что говорило о его увлечении историей воинского искусства.

Доспехи Егор снял, а вот дентайр решил оставить у себя, жалея, что с ним нет «летучей мыши», которую у него скорее всего отобрали после схватки во дворе дома боевики Сватова.

Олег все не возвращался, это было неправильно, и легкая обеспокоенность Крутова переросла в тревогу. Найдя выключатели, он по очереди погасил свет во всех комнатах и затаился у окна с открытой форточкой, прислушиваясь к естественной тишине ночи.

Кто-то разговаривал на улице в отдалении, послышался женский смех, возня, потом шаги двух человек, мужчины и женщины, удалились. Издалека, от станции, донеслись свистки электрички, где-то заржала лошадь, закудахтали куры, и снова стало тихо. Глаза Егора постепенно привыкли к темноте, и хотя ночь выдалась безлунной, темной, он вдруг явственно увидел движущиеся по улице полупрозрачные тени.