И вот наступило потом… - [42]

Однажды я на «Красной стреле» ехал в Ленинград, а моим соседом был Армен Борисович Джигарханян. Полночи мы с ним проговорили о Ереване, где он служил в театре, а я просто служил, о Москве, где он на ту пору служил в театре имени Маяковского. И с тех пор связь с ним не терял.

Актеры, как и женщины, не любят, когда их с кем-то сравнивают. Но я позволю себе, надеюсь, Армен не обидится. Армен Джигарханян — наш русский Жан Габен. Он убедителен во всем, что бы ни играл. С годами к мужской выразительности прибавилась мудрость. Я не пропускаю ни одной телепередачи, где присутствует Армен. Это всегда достойно, умно и обязательно — парадоксально. Он всегда говорит от себя. Говорит очень хорошо. Для актера, привыкшего произносить чужие тексты, качество довольно редкое.

Конечно, он у меня много озвучивал. Его тембр особый, узнаваем с первого произнесенного слова. Я бы назвал его голос «надтреснутый баритон».

Не только я к нему хорошо отношусь, но и он ко мне. Когда я звоню ему, он радостно восклицает:

— Сыночка моя! Здравствуй, солнышко!

От старше меня только на пять лет. Поэтому «сыночка моя!» — это пиар.

Константин Райкин

Костя вошел в мою жизнь так естественно, как будто был в ней всегда. Я его приглашал на озвучание, а потом на премьеры. Общение прерывалось, но восстанавливалось всегда мгновенно, как будто и не прерывалось. Я его воспринимаю как очень близкого человека. В Косте меня восхищает его беззаветное служение в театре. Так раньше говорили: служу в театре. Сейчас чаще говорят: работаю в театре. Костя служит. К театру у него отношение трепетное. Такое же отношение к своим актерам, к своим ученикам. Его жизнь — это сплошное преодоление. Смолоду. Начиная с преодоления знаменитой фамилии, когда он доказывал, что он — не только сын великого А. И. Райкина, но и сам — Райкин. И он это блистательно доказал. И зрителям, и профессиональному сообществу, склонному к снобизму. Он преодолел свою нестандартную внешность, играя самые разнообразные роли, доказав себе и людям, что его актерский диапазон весьма широк. Мне очень близки его мысли и взгляды на назначение искусства.

Работать с ним — это счастье. За последние двадцать лет он у меня в фильмах стал своеобразным талисманом. Я обязательно ищу и нахожу для Кости его роль — яркую и парадоксальную. После фильма «Кот в сапогах», где Костя озвучивал главного героя, я пригласил его на озвучание «Чучи». Он озвучивал главную героиню — Чучу. Женщину. А маленького мальчика озвучивала его десятилетняя дочка Полина. Они вдвоем озвучивали и вторую серию «Чучи», а потом я пригласил их на озвучание «Чучи-3». Когда с Костей пришла юная девушка, я был обескуражен. Но Костя, увидев мой испуг, успокоил:

— Не волнуйся. Она сможет.

Мальчик в фильме не вырос, а Поля не просто выросла, а вымахала. Но ген Райкиных сработал безукоризненно.

Костя озвучил червяка в моем полнометражном фильме «Гадкий утенок». Когда он входит в тон-ателье, меня не покидает чувство праздника. Энергетика от него исходит потрясающая. Зная возможности Кости как актера и режиссера, я допускаю, что он мог бы выстроить самый что ни на есть коммерческий репертуар театра, но к чести Райкина, за все годы руководства «Сатириконом» он ни разу не сбился на мелкотемье, ни разу не ставил на потребу. Всегда о высоком, сохраняя при этом самую яркую форму подачи материала. В его театре актеры двигаются, как ни в каком другом. Им по плечу многое, и они идут за своим руководителем, выкладываясь полностью и служа театру, как служит он. Достойный сын великого отца.

Мне очень нравится любимое Костино выражение: «Надо выпрыгивать Богу навстречу».

Он выпрыгивает. И очень высоко.

Коля

Николай Арнольдович, Коля, Коленька…

С Николаем Петровым меня познакомил Юрий Белявский, главный редактор газеты «Культура». Встречались на даче у Юры. А в Москве Коля приглашал на свои концерты: и сольные, и с А. Гиндиным. Он всегда был непредсказуем. Причем с самого начала. Когда его объявляли, он тяжело выходил из-за кулис, заполняя сцену своим объемом, усаживался перед роялем, клал свои огромные руки на клавиши. Ты ожидал бурных звукоизвлечений, и вдруг Коля поражал нежностью и хрустальностью исполнения. Коля был большим артистом, сам он не любил, когда техника довлела над артистизмом. И это он не только исповедовал, но и демонстрировал всей жизнью.

Был талантлив в дружбе. Если ты становился его другом, то пристальное внимание его не оставляло тебя. Любые мои интервью отслеживались Колей с любовной тщательностью. Сразу следовал телефонный звонок от Коли с выражением восторга и поддержки.

Он гордился, придумав двустишие в мою честь:

«В народе очень популярден

Мультипликатор Гарри Бардин».

Коля был профессионалом до мозга костей. Однажды во время застолья у Ю. Белявского, он, посмотрев на часы, извинился и пошел домой со словами:

— Сейчас на «Культуре» я буду играть Рахманинова. Пойду, послушаю.

И добавил:

— Не потому, что нравится, а потому что сыграл я, кажется, не очень.

Через некоторое время вернулся к столу со словами:

— Да нет! Все в порядке! Наливай.

Он был большим ребенком. Ничего не делал в полноги. Если любил, то самозабвенно, а уж коль ненавидел, то от всей души. Некоторые начинают высказывать нелицеприятную правду, когда достигают определенного удельного веса в искусстве. Коля резал правду-матку всегда, не заботясь о последствиях. Дружить с ним было легко и счастливо. Причина была в обаянии личности.