И вот наступило потом… - [38]

Однажды мне позвонили из Берлина, из российского Центра культуры и науки с предложением показать фильм «Гадкий утенок». Причем, готовы были пригласить мою группу на берлинскую премьеру. Для меня это было очень важно, потому что деньгами отблагодарить моих коллег я не мог по причине их отсутствия, а подарить им Берлин вместе с премьерой было бы здорово.

Я взял на себя оформление виз моих товарищей. У меня Шенгенская виза была и действовала до 14-го декабря 2010 года. Это подтвердили в немецком посольстве. Требовались визы для всех остальных. Визы я оформил, билеты нам были оплачены, и вот мы большим десантом летим в Берлин. Настроение приподнятое в ожидании праздника. Самолет приземлился. Проходим паспортный контроль. Я пропускаю вперед всех своих, иду последним. Мой паспорт долго вертит в руках один полицейский, потом дает повертеть другому. После чего, пропустив всех моих коллег, меня препровождают в отдельную комнату для задержанных. По дороге мне на немецком и на английском языке объясняют, что виза моя — одноразовая и она кончилась.

— Как кончилась? — недоумеваю я, — Она действует до 14-го декабря!

Оказывается, нет. Она — одноразовая, и я ее уже использовал. Моя группа прилипла носами к стеклу, разделяющему нас, пытается проникнуть ко мне, но им кричат: «Цурюк!». Иначе грозятся отправить назад, в Москву.

Группу мою встретили и отвезли на Фридрихштрассе, где они должны были жить в Центре науки и культуры. Я же остался в аэропорту, в арестантской комнате. Мне объяснили, что я пытался незаконно пересечь границу Германии и ближайшим рейсом меня отправят назад, в Россию. Я сижу на очень неудобной скамейке, сваренной из железных труб. На трубах немцы сэкономили, поэтому просветы между ними огромные. Такие, что зад проваливается. Периодически ко мне подходит офицер с одним и тем же вопросом: «Зачем я прилетел в Берлин?» Он надеялся, что в какой-то момент я не выдержу, расколюсь и во всем признаюсь. Ажиотаж полиции потом был объяснен: в этот день прошло сообщение, что под рейхстаг заложена бомба. Казалось бы, понятно, что я не мог ее заложить хотя бы потому, что не прошел паспортный контроль. А во-вторых, рейхстаг после 9-го мая 1945 года перестал нас интересовать. Моя теща оставила свою надпись на рейхстаге: «Хочу домой к маме!»

Прошло два часа моего ареста. Я по мобильному телефону связывался с принимающей стороной. Я попытался встать со скамейки, но маленькая и злобная женщина рявкнула:

— Нэмэн зи битте платц!

Я почувствовал себя в застенках гестапо. Прошло еще несколько часов. Я неуверенно стал вспоминать уроки школьного немецкого языка:

— Вассер, битте зер!

Мне дали воду. Я попил и обнаглел:

— Унд брот!

Хлеба мне не дали. В очередной раз допросили о причине прибытия в Берлин. Я повторил свою легенду. Путин как чекист мог бы мной гордиться. После того, как через час я еще раз попросил воды и выпил, я, естественно, запросился в вассер клозет. Полицейский, прихватив дубинку, приказал мне идти вперед. Дошли до какого-то помещения, где не было входной двери. Он заглянул туда, потом, отступив, предложил мне: «Битте!» Это был туалет. Но без запирающейся двери. И я справил малую нужду в зарешеченное отверстие под сверлящим взглядом. После чего стал искать на стене или рядом педаль для спуска воды. Не найдя, посмотрел на немца, который криво ухмылялся, ничем не пытаясь мне помочь. Я не выдержал и сказал ему по-русски:

— Ты знаешь, блядь, кого побили в прошлой войне!

— Вас? — спросил он по-немецки.

— Да не нас, а вас, — ответил я ему по-русски.

После чего полицейский заглянул в очко туалета, убедился, что я с мочой не слил туда обогащенный уран, сказал свое «битте!», и мы вернулись назад. Прошло еще несколько часов. Я не знал, что в это время моя осиротевшая группа пыталась связаться с нашим послом в Германии, посол подключился к моему вызволению. И вот в мою «камеру» входит фотограф. Меня сажают в другое место, где фоном белая стена. Фотограф ставит на штатив фотоаппарат, делает снимок в фас. Я, понаслышке зная о порядках в застенках, поворачиваю для фотографа голову в профиль. На что он, замахав руками, закричал: «Найн! Найн!» То есть это фото не для уголовного дела. И правда, ко мне подходит офицер, который периодически меня допрашивал, и просит сто евро. Я ему их выдаю. Он что-то долго пишет, потом берет мой загранпаспорт и вклеивает туда новую визу. Дает мне мой паспорт и через семь часов отсидки, которые показались мне вечностью, открывает запертую дверь со словом: «Фрай!». Я выхожу на свободу, хватаю такси, называю адрес и появляюсь пред очами моей группы.

Я не знаю, есть ли в мире режиссер, которого бы так любила группа, как любили меня первые полчаса после встречи! И, конечно, на радостях мы выпили! Было за что!

Через несколько дней была премьера. Прошла удачно. Мы много ходили и ездили по Берлину. Поражало архитектурное различие между Западным и Восточным Берлином. Восточный Берлин напоминал советскую безликую архитектуру, а Западный поражал эстетикой и безупречным вкусом. В рекламе это называется: «Почувствуйте разницу!».