И вот наступило потом… - [14]

У Вити был придуманный персонаж — «коммунальщик» — старый коммунальный боец с матерком и маразмом. У меня он получался один к одному. Иногда мы вдвоем на потеху гостям импровизировали. Но однажды Витя очень серьезно мне сказал:

— Моего «коммунальщика» я тебе завещаю. А пока я буду один.

Я согласился. Но вот однажды вечером он сообщает, что завтра со своими музыкантами летит на гастроли в Харьков. Но по традиции мы засиделись за ужином. Шутили, веселились, угомонились к трем часам ночи. Утром он опаздывал на самолет, но музыканты увидели В. Чистякова, который бежал с чемоданом к самолету, и трап снова подкатили. Витя поднялся на борт самолета, который через несколько часов рухнул под Харьковом. От нас долго скрывали трагедию, мы еще на что-то надеялись. До сих пор гибель Вити Чистякова — как незаживающая рана. Я его не забыл. И не забуду.

Я тогда впервые понял суть поминок. Собрались в моей комнате. Все друзья. Выпили. Потом стали просить меня голосом «коммунальщика» вспомнить Витины истории. Я стал рассказывать. Все хохотали. Так мы его поминали. Он как будто был с нами, живой.

После ухода Вити жизнь в театре стала еще невыносимей. Нужен был какой-то толчок, чтобы я совершил поступок. Этот толчок явился ночью в виде Ю. Энтина и В. Ливанова. Они были очень торжественны и серьезны.

— Мы говорили о тебе и поняли — тебе надо уходить из театра.

— Куда? — неуверенно поинтересовался я.

— В никуда! — решительно сказал Вася и приказал мне: — Одевайся!

Я оделся.

— Пошли! — сказал Вася.

И я пошел. Мы подошли к театру. Вася подвел меня к стене театра.

— Плюй на него! — приказал Ливанов. Я послушно плюнул.

— А завтра подашь заявление! — радостно завершил эту акцию Вася.

Я так и сделал. До сих пор испытываю благодарность Васе и Юре за этот жизненный «пендель». Позвонил маме в Киев, сообщил о своем решении. На что мама воскликнула:

— Мамочка моя! Как же ты будешь жить?! Всегда надо иметь окошечко, куда можно два раза в месяц сунуть голову и получить хоть что-нибудь.

Но я был неумолим, молод и холост. Жизнь открывалась новыми возможностями. Вскоре меня выгнали из общежития. Я был без денег и без угла. Было страшно, но интересно…

Художник должен быть голодным

Специально голодным быть невозможно, если только ты не ставишь перед собой задачу непременно похудеть. У меня такой задачи не было. Я просто был голодный. Голод стал катализатором моих поисков денег. Я брался за любую работу. Я писал юмористические рассказы, читал на радио, писал радиорекламу. Наконец, был напечатан в журнале «Юность», в «Литературной газете». Однажды позвал Э. Успенский. Он написал десять серий «Абвгдейки», после чего собрал молодых авторов для мозгового штурма. К этому времени, наверно, я так оголодал, что одиннадцатую уже написал сам, подхватив сериал. Потом двенадцатую, пятнадцатую, семнадцатую. Пятнадцатую даже сам поставил как режиссер. Она получила приз в Польше как лучшая детская передача.

Наряду с этим я увлекся актерским озвучанием мультфильмов. Денег это почти не приносило, но удовольствие было ни с чем не сравнимое. Более того, мне однажды на озвучании пришла в голову такая идея: «Я, наверное, мог бы написать сценарий для мультфильма». И я пишу один сценарий, другой, а «Союзмультфильм» у меня эти сценарии покупает.

С. В. Образцов предлагает Василию Ливанову и мне написать пьесу для театра кукол — «Дон Жуан — 75». Почему 75? Да потому что выпуск Сергей Владимирович намечал на 1975-й год. Мы с Васей увлеклись написанием пьесы. Писали, хохотали над придуманным. На следующий день приносили С. В. Образцову, читали. Он выливал на нас ушат холодной воды. Его вердикт звучал частенько так: «Пузырчатая фантазия». Он имел в виду младенцев, пускающих пузыри. Дело в том, что мы не ограничивали свою фантазию рамками сцены, а Сергей Владимирович упорно укладывал нас в сценическое «прокрустово ложе». Потом на каком-то этапе Сергей Владимирович предложил мне остаться в театре в качестве режиссера-постановщика и вместе с ним ставить спектакль. Для меня это предложение было полной неожиданностью. Сам Образцов предлагает мне сотрудничество!

Конечно, я согласился. И в моей трудовой книжке появилась запись: режиссер-постановщик. С тех пор я считаю Сергея Владимировича своим крестным отцом в режиссуре. Он первый увидел во мне то, чего я в себе не предполагал. И началось мое ежедневное общение с этим замечательным человеком. И в театре, и у него дома. В театре его называли «хозяин». Когда он входил в театр, все разбегались по кабинетам и каморкам, боясь его праведного гнева. И при этом он оставался большим ребенком, готовым удивляться и удивлять.

Он был дважды женат. Первый раз в юном возрасте. На одном из вечеров, за колонной, он поцеловал в щечку понравившуюся ему девочку, о чем вечером доложил родителям. Родители ему сказали, что он публично ее опозорил и как порядочный человек должен жениться. (Поневоле сравниваю с сегодняшними выпускными вечерами в школах с кучей пустых бутылок и использованных презервативов). На следующий день родители Сережи пошли свататься к родителям «опозоренной» девицы. Добро было получено, и юный Сережа женился. Но счастье было недолгим. Через два года она умерла. В доме у С. В. Образцова всю жизнь висел ее портрет. Мне же он, вспоминая, рассказывал: