И в горе, и в радости - [63]

Владимир последнее время причинял мне много огорчений. Он успешно движется по жизни, но порой мне кажется, что он слишком многого не замечает на своем пути. Для него не существует препятствий. Порой мне кажется, что он способен перешагнуть в своем движении вверх через все, что составляет смысл человеческой жизни, что ему чужды любовь, привязанность, элементарное понятие о нравственности. В этом моя вина, моя огромная вина. Взяв на себя ответственность за жизнь ребенка, нельзя отгораживаться от этой ответственности своей чрезмерной занятостью. А я именно так и поступал. Мне тяжело признать это. Майя могла бы исправить дело, но ушла так рано и так скоропостижно, что это только настроило сына против нее. Смерть матери Владимир воспринял как препятствие и перестал, как выяснилось впоследствии, ждать от людей добра. Он относится с подозрением и недоверием ко всему миру — особенно к женщинам.

«Какие тонкие наблюдения, какие блистательные выводы!» — усмехнулся про себя Владимир Дмитриевич. Старик принимал естественное стремление молодого человека к свободе за цинизм. Строил из себя великого психолога, зачем-то привязал сюда смерть матери… Ерунда какая! Впрочем, в одном старик профессор оказался прав. Владимир Краснов действительно не доверял женщинам.

И эта несчастная история с девушкой из деревни… К стыду своему, я мало знаю о ней. Диана слишком легкомысленно отнеслась к известию, что ее пасынок сделал бедную девушку матерью. «С кем не бывает! Нужно дать ей денег, она сделает аборт, и дело с концом!» Какие жестокие слова! Но ей это простительно, я и не ждал от нее ничего другого… А Владимир! Как жестоко он отказался от встречи с девушкой, как сухо объявил, что она «пудрит ему мозги», что она «нагуляла ребенка», что хочет «пролезть в богатенькую семью»! Какие циничные выражения он употреблял. А я струсил. Да, я — старый трус. Мне нужно было самому найти ее, повидаться, поговорить. Но у меня не хватило силы духа.

«Неудивительно, — кивнул Владимир. — Я даже не знал, что мой покойный батюшка был в курсе этой истории. Никогда он со мной об этом не заговаривал. Я советовался с Дианой. Она бой-баба, она сразу обозначила для меня линию поведения, предложила денег, раздавила во мне остатки сомнений. А старик, оказывается, знал и здорово огорчался… Если бы я был в курсе, что он так близко принимал к сердцу «беременную» историю, я бы, наверное, вел себя иначе. И со стариком, и с Александрой. А так я полагал, что молчание — знак согласия…»

Среди книг и драгоценностей Смирницкого я нашел предмет, который был весьма непохож на другие. Его смысл объяснили мне книги. Павел Смирницкий сам сделал этот талисман. Могучий талисман, как объясняет он в своих записях — в том куске, который мне удалось прочитать. Золотое ожерелье очень грубой работы.

Владимир подскочил и чуть не выпал из гамака. С трудом занял подобающее положение и еще раз перечитал последние слова. Никакого ожерелья он в схроне не обнаружил! Нет, обнаружил. Бриллиантовое ожерелье, но даже слепой не назвал бы его «грубой работой»!

Найдя его, я был потрясен мощью, заложенной в этом украшении. Нет, это не украшение. Это нечто большее. Я не верю в магические свойства ожерелья. Но надо признать — оно представляет собой нечто совершенно исключительное. Три огромных камня впаяны в тяжелое темное золото. К ювелирам я обращаться не рискнул. Но моих познаний хватило, чтобы распознать эти камни.

В центре — несомненно алмаз. Алмаз «сырой», то есть неограненный. Неизвестный гранильщик отполировал только естественные грани кристалла, имеющего форму октаэдра. Насколько я могу понять с помощью своего старенького микроскопа, в камне нет ни малейшего изъяна. Но потрясло меня не это… По самым скромным предположениям, этот алмаз весит около 60 карат, что при отсутствии изъянов ставит его в ряд с такими известными бриллиантами, как «Звезда Южной Африки», «Ягерсфонтейн» и «Йонкер». В случае огранки камень может уменьшиться, но ненамного.

Обрамляют это чудо два не менее прекрасных, хотя, быть может, и не таких дорогих камня. Оба они не огранены. Кристалл изумруда ярко-зеленого цвета представляет собой шестигранную усеченную призму, весом около 125–130 карат (я могу сильно ошибаться, но скорее в меньшую сторону). Желто-зеленый кристалл топаза (очевидно, бразильского происхождения) представляет правильно сформированную ромбопирамидальную призму. Весом он не менее 150 карат.

Описывать ожерелье сложно. Оно словно ускользает из-под пера. В любом случае, я не могу с ним расстаться. Пусть оно останется у меня. Порой мне кажется, что из кристаллов в меня льются силы.

Значит, драгоценность осталась у отца. И где она сейчас? Ничего подобного Владимир в доме не находил — но он ведь и не искал! Остается библиотека, где за рядами книг можно не только ожерелье — и «Кохинор» спрятать, вместе со всей Голкондой в придачу! Алмаз в шестьдесят карат! Владимир Дмитриевич мало смыслил в каратах, но понимал худо-бедно, что это очень много. Надо искать! «Бороться и искать, найти и не сдаваться!» — так, кажется, говорилось в книжке про двух капитанов?