И упало Слово - [9]

— Ну тебе лучше знать, что ты там набедокурил, — нейтрально-расплывчато заметил Капо.

— Донос, что ли был? — поинтересовался Корчак.

— Был, донос, был, — подчеркнуто-ласково заверещал Капо, — про то, кто донес, правила запрещают рассказывать, но ты и сам знаешь наверняка, кто донес и про что донес?

— Лойола?

— И скажи-ка ты мне любезный, чем тебе наш лагерный отпуск не нравится?

— Нравится, — четко отрапортовал Корчак. — мне нравится наш лагерный отпуск! Высшим своим благом я считаю ударный труд на благо Родины и потому возможность и обязанность трудиться во время отпуска я воспринимаю, как счастье! О чём и сообщил своему товарищу Игнатию Лойоле!

— За дурака меня считаешь? — осведомился Капо. — Ох и поплясал бы ты у меня завтра перед строем утречком! Ох и раскатал бы я тебя! Да не дано! Не будет тебя завтра здесь!

— Что случилось! — Корчак снова ощутил, как замерло его сердце, уже не первый раз за этот день.

— Тебе лучше знать, что ты там набедокурил!

— Я арестован?

— Бумага на тебя пришла, Ян. Приказом коменданта ты выведен из состава работников лагеря! Уже выведен. Ты — больше не лагерный работник!

— И что это значит?

Капо пожал плечами.

— Пять раз на моей памяти такое было, никто не знает, что это значит, и чем это кончается. Из этих пятерых трое бесследно изчезли, будто и не было их. Одного потом, говорят, в стражниках на дальнем кордоне видели, но это только слухи. А один — большой шишкой стал, в администрации лагеря подвизался, но потом — тоже исчез. Так что не знаю, то ли мне радоваться за тебя, то ли горевать о тебе.

— Ну если тот работник в администрацию попал, может у него легкий рак был?

Капо слова пожал печами и скорчил гримасу.

— А может у меня легкий рак? — с надеждой спросил Корчак, — О нем же, если легкий, не обязательно на медосмотре уведомляют. Я слышал, просто переводят работника в администраторы и лечат амбулаторно.

— А что, были какие-то признаки? — поинтересовался Капо.

— Ну-у, в общем да, болит у меня в последнее время в промежности.

— Давно?

— Полгода!

— Скрывал! — засмеялся Капо и так хлопнул в ладоши, будто поймал Корчака с поличным.

— Ну да, скрывал, а кто не скрывает-то! Легкий рак — это перевод на административную работу. Тяжелый рак — отправка на Острова. За сокрытие легкого рака, пока он не станет тяжелым — всего-навсего административная ответственность. Имеет прямой смысл.

— Нет, Корчак, — вздохнул Капо. Будь это по медицинским показаниям, в бумагах стоял бы штамп амбулатории. И сами бумаги были бы медицинские. А тут — просто листок с приказом коменданта и во всех графах прочерки. Вот я и спрашиваю, чего ж ты такого набедокурил?

— Но там хоть написано, что дальше? Куда мне явиться, или приедут за мной?

— Прямо к коменданту, к 15:00. Так что время у тебя пока еще есть. Со мной по душам поговорить.

— И меня по этой бумаге выпустят с зоны?

— А вот такое ты когда-нибудь видел? — Капо плюхнул на стол пластиковый пакет.

Из пакета на Корчака смотрела его фотография. Фотография была закатана в пластиковую карту, на которой было написано: «Удостоверение гражданина Земли. Януш Корчак Бодайбо».

У Яна перехватило дыхание. Этого просто не могло быть. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Он никогда не видел подобного документа, только слышал о подобном. Название лагеря в его имени могло появиться только в двух случаях: Либо он отправляется на Безмятежные Острова, либо приговорен к казни.

Каждый гражданин Земли при рождении получал имя в честь какой-нибудь известной персоны из прошлого. И полученное имя во многом определяло характер его земной жизни. Персоны прошлого могли быть, как «плохими», так и «хорошими». Если персона была «плохой», то считалось, что часть ее грехов перетекала вместе с именем на новорожденного, и он был обречен потом эти грехи исправлять и еженедельно отчитываться перед куратором о проделанной работе в этом направлении. У каждого был индивидуальный план исправления, к контролю за соблюдением которого начальство относилось со всей серьезностью. Наказывали за срывы этого плана — по-настоящему.

Но тем, кто носил имя «хорошей» персоны прошлого приходилось еще тяжелее. Они должны были всем своим поведением подтверждать, что не зря носят имя великого человека. И каждый поступок, каждый промах расценивался именно в этом ключе — как попытку опозорить великое имя и, следовательно, за любой пустяк можно было получить очень серьезное наказание.

Яну повезло. Этот Януш Корчак, чье имя он носил, был плохим человеком. Он выступил против государства и попытался избавить от заслуженного наказания малолетних преступников, за что и был казнен.

Но людей на Земле было больше, чем известных персон прошлого. И потому в каждом земном лагере были свои Яны Корчаки, свои Игнатии Лойолы, свои Исааки Ньютоны и Джоны Ленноны. Проблем это не создавало. Родившись в Лагере, человек был обречен оставаться в нем до самого отъезда на Безмятежные острова. В каждом Лагере был только один Джон Леннон и только один Ян Корчак, компьютер следил, чтобы имена не дублировались.

Но на Безмятежных островах или в центральных столичных клиниках запросто могли оказаться и несколько Джонов Леннонов из разных лагерей. Поэтому во избежание путаницы любой, кто выходил из учета лагерного ведомства получал третье имя — название лагеря, в котором он родился.