И снятся белые снега… - [46]

Вернувшись из последней поездки, Соня неплохо заработала на цветах, купила Вовке новую цигейковую шубку, хотя и прежняя еще вполне была годна, накупила ему колготок, трусиков и маечек, каких у него и без того было предостаточно, накупила всяких-разных материй, хорошо зная, что подруги ее по комнате, Маня и Наташка, большие любительницы шить, кроить и перекраивать, охотно засядут портняжничать: им только дай из чего шить.

Следующий день выпал такой, что Маня и Наташка, обе вместе, оказались в отгуле (такое случалось редко, чаще бывало, что все они по неделе и по две не виделись друг с другом, находясь в поездках), и вскоре после завтрака в их комнате застрекотала швейная машинка. Из соседних комнат подошло еще несколько любительниц «пошива на дому», и вовсю пошла работа: кто кроил, кто строчил, кто сметывал, а кто просто глядел да разговоры разговаривал.

Наташка, расстелив на полу новую Вовкину шубку, прикидывала, как ее укоротить, Соня строчила на машинке, а худая Маня снимала мерку с Вовки, которого она поставила прямо на стол.

— Стой, Вовочка, не вертись, — говорила ему Маня.

— Я стою, — отвечал Вовка.

— Сонь, может, не надо укорачивать? — повернулась к Соне кудрявая Наташка. — Он через год вырастет.

— Режь, режь, — ответила Соня. — Через год новую купим… Вовчик, давай рубашонку прикинем, — встала она от машинки.

— Все, отрезала! — поднялась с пола Наташка. — Сонь, подожди с рубашкой, давай шубку… Ну, Вов, забирайся в нее… Ай да кавалер ты у нас!.. Как длина?

— Теперь другое дело, — одобрила Соня. — А то до пят была… Снимай, Вовчик, надо еще рукавчики подчекрыжить.

— Я на пол хочу, — заявил Вовка, норовя слезть со стола.

— Сейчас, сейчас, — удержала его Соня. — Только рубашенцию примерим. А ну, тетя Маня, помоги нам с рубашенцией…

В комнату вошла женщина лет сорока, басом сказала:

— Так и знала! Раз Соня из поездки вернулась — ателье заработало.

— Смотри, Андреевна, какую я шубку купила, — похвасталась Соня, показывая ей Вовкину шубку. — Полдня в ЦУМе простояла. Пятьдесят рублей.

— Дура-дура! — покачала головой кареокая, симпатичная Андреевна, — лучше б себе пальто справила. Все Вовке да Вовке, а сама в шинельке бегаешь.

— Мне, Андреевна, не надо, — весело ответила Соня.

— Покупай, покупай. Завтра на молоко занимать будешь.

— Я ей сто раз говорила, — махнула рукой Маня. — Бесполезно.

— По-вашему, пусть он в чем попало ходит? — улыбнулась Соня.

— Все равно ума нет, — сказала Андреевна. — Тянешься, тянешься, а я бы на алименты подала. Хотя и не расписаны, а присудят. У тебя свидетелей вон сколько.

— Каких еще свидетелей? — нахмурилась Соня.

— Простых, — сказала худая Маня. — Все кондукторские бригады знают, как он тебя обхаживал.

— Ну уж нет. Пусть он своей дочке покупает, мы сами проживем. Правда, Вовчик?

— Я на пол хочу, — решительно потребовал Вова.

— Пойдешь, пойдешь… Давай шубку еще раз наденем, — Наташка стала снова надевать на Вову шубку, теперь уже с подрезанными рукавами.

— Пусть так, пусть по-твоему будет: не хочешь алиментов — не надо, — гнула свое Андреевна. — Тогда хоть бы как мать-одиночка оформилась. Зачем же ты свои деньги теряешь?

— Да что я, нищая, — подачки брать? — возмутилась Соня. — Срам какой!

— Почему же срам? — не унималась Андреевна. — Тебе государство дает, по закону.

— А я за Соню, — сказала Наташка. — Я бы тоже не брала, гордость надо иметь.

— Ну, если вы такие гордые принцессы — ваше дело, — обиженно хмыкнула Андреевна. — Только подсчитали бы: Вовке четыре года, по двадцатке в месяц — сколько получится? То-то и оно. Когда раньше пятерку платили — бог с ней, а теперь как-никак двадцать рублей. Уже почти тыщу потеряла. А ему до восемнадцати лет получать бы. Вот вам и арифметика.

— Да будет тебе с твоей арифметикой, — сказала Андреевне Маня. — Раз она не хочет, значит, не хочет. Чего ты к ней пристала?

Разговор их прервала старушка-вахтерша. Заглянув в дверь, она страшным шепотом сообщила:

— Девчата, ужасти, комиссия бытовая!.. Сам Коновалов!.. Ох, боже ж ты, сюда идут!..

Старушка исчезла. В комнате переполошились:

— Вовку, Вовку прячьте!..

— Делать им нечего! Второй раз за месяц приходят…

— Вовочка, миленький, посиди в шкафу!.. Вот так… Садись… На тебе конфет…

— Проверяльщики!.. Выкройки убирайте!..

— Вовчик, не боишься?

— Не-е…

— Сиди, сынок, а то дядя страшный идет, Бармалей. — Соня закрыла шкаф, повернула в замке ключ.

Девчонки из соседних комнат предпочли побыстрее удалиться.

Когда комиссия появилась в комнате, Соня и задержавшаяся у них Андреевна сидели за столом и читали журналы. Худая Маня и кудрявая Наташка играли в шахматы. Посреди стола лежали костяшки домино, динамик во всю мощь горланил какую-то дурацкую песню из одних и тех же слов:

Не спеши — подумай,

Подумай — не спеши,

Я прошу: подумай

И не спеши.

Потому что, потому что

Я и сам не знаю.

Отчего так мучаюсь,

Отчего страдаю…

Первым вошел мужчина в железнодорожной форме с серебристыми нашивками на рукавах шинели — Николай Семенович Коновалов, один на заместителей начальника управления железной дороги. Его сопровождали лысоватый комендант общежития Еремчик, старушка-вахтерша, моложавая женщина руководящего вида и двое мужчин-железнодорожников. Другие члены комиссии остались в коридоре и заглядывали в открытую дверь.