И снова здравствуйте! - [10]

Пока шли домой – бабуся молча сердилась. Она вообще, как я уже вспомнил, была со мной более строгой, чем дед. Нет, любила она меня не меньше его. Но по-своему. Дедуся меня любил таким, какой я есть. Уж не знаю, кого он во мне видел – себя ли в молодости, нерожденного ли сына-наследника, поскольку моя мама была у них с бабусей единственным ребенком, или просто любимого внука, но я от него практически никогда не слышал ни единого грубого слова. Он прощал мне все: обиды, плач, косяки. Он просто был рядом и всегда подставлял мне плечо. Что бы ни случилось. Бабуся же… Она чувствовала за меня ответственность. За то, каким я вырасту. И потому я регулярно получал от нее поучения и выговоры. Ну, когда что-то делал не так. Поэтому она сейчас и сердилась. Ну я же явно заслуживал очередной нотации, но, как мне представляется, воспитательница попросила ее сохранить в тайне то, что она ей все рассказала. Так что если бабуся начнет ругать меня за то, что я ушел из садика, то тут же сдаст этим воспитательницу. И кто знает, как я потом к ней буду относиться? Поэтому у бабуси сейчас явно наблюдался небольшой когнитивный диссонанс. С одной стороны, воспитывать нужно, поскольку есть за что, а с другой – нельзя.

Когда мы дошли аккурат до того места, где я пришел в себя, она наконец справилась со своим желанием начать меня поучать немедленно и решила раскрутить меня на чистосердечное признание.

– Как прошел день?

Я, до сего момента давший полную волю своему детскому телу, вследствие чего мое передвижение за руку с бабусей представляло собой череду верчений и подпрыгиваний, замер, опустил голову и покаянно выдавил из себя:

– Хоешо.

– Все хорошо?

Я пару мгновений подождал, а потом медленно мотнул головой:

– То есть? Не все? А что нехорошо?

Блин, да что ж такое-то! Мои глаза сами собой начали наполняться слезами. Нет, сейчас это было вполне в тему, но проблема была в том, что эта реакция оказалась совершенно рефлекторной. Я ее абсолютно не контролировал. Детское тело отреагировало подобным образом само. Судя по всему, на тон, каким были заданы вопросы. Это я так что, и описаться могу? Бли-и-ин…

– Я… я… я ушел из садика… – В принципе слезы в голосе были вполне уместны. Меня бесило исключительно то, что я не мог их контролировать.

– Вот как? А зачем?

– Я соскучился… – Тут я слегка унял слезы и бросил на бабусю взгляд исподлобья. Хм, а не попробовать ли мне выцыганить у бабуси с дедусей какую-нибудь спортивную секцию? В прошлый раз меня отдали в бассейн, на плавание, но произошло это в шесть или семь лет. Почему бы не начать пораньше? Перед тем как заснуть, я успел сделать первые прикидки того, что и как мне делать, если меня отправило в это время надолго. И занятия спортом были едва ли не самым первым, чем я собирался заняться. Сначала плаванием и гимнастикой, а как подрасту и окрепну, то и каким-нибудь единоборством. Чем лучше разовьешь тело в молодости, тем больше оно тебе в старости скажет «спасибо» – более поздним старением, меньшим количеством болезней и патологий, гораздо позже наступившей дряхлостью. Даже если я опять пролечу с теломерной терапией. Что совершенно не факт! Раз я про нее знаю – значит, можно как-то придумать, чтобы она появилась заметно раньше. Ну наверное… Что же касается спорта – то тут еще важно не переборщить и не вляпаться в спорт высших достижений. Потому что вот там как раз здоровье реально гробится…

– И вообще в садике скучно. Потому что там неитевесно, – перешел я к обработке «объекта» и, добавив в голос капризных ноток, заканючил: – Не хочу в садик! Хочу… – но закончить фразу не успел. Потому что бабуся резко остановилась и, развернувшись ко мне, окинула меня строгим взглядом, после чего резко произнесла: «Кто ты такой, мальчик?!»

Глава 2

– Уфм… фух! Уфм… фух! – Легкие работали как хороший насос. Вдох через нос – выдох через рот одновременно с движением. – Уфм… фух! – сделав последний мах ногой, я перешел к цэятуй – разминке и растяжке суставов ноги путем бокового давления на нее. Все получалось… странно. Потому что, с одной стороны, детские кости и суставы были еще очень гибкими, так что растяжка получалась на загляденье. Одно то, что я уже после недели занятий вполне себе садился на шпагат, причем получилось у меня это практически без мучений, – говорило само за себя. С другой – этому телу пока заметно не хватало координации. А еще во время одного из занятий со мной произошло нечто очень непонятное.

Это случилось, когда я наконец справился с цзою жаохуань – параллельными махами руками в стороны с одновременным разворотом таза вправо-влево. Тогда у меня поначалу все шло наперекосяк – то руки двигались вразнобой, то поворот в сторону запаздывал или, наоборот, опережал махи, а больше всего трудностей было с дыханием – оно то срывалось, потому что я никак не мог приспособиться к своему пока еще маленькому объему легких, то, наоборот, вдох затягивался до момента, когда руки уже начинали движение вперед или назад. Но затем, при одном из повторений, как-то все очень совпало – и мах, и движение тазом, и ступни оказались поставлены абсолютно так, как надо, и дыхание тоже очень точно вошло в ритм со ставшими какими-то очень четкими движениями. И вот в самый, так сказать, кульминационный момент мне показалось, что где-то в районе солнечного сплетения у меня зарождается какая-то странная боль. Но, вместо того чтобы остановиться, я, к своему собственному удивлению, как-то «на автомате» попытался как бы «встроить» эту боль в чудом пойманный мной ритм движений. Найти ей место. И оно нашлось… Что это было – я пока так и не понял. Мне показалось, что в один момент из той самой точки, в которой зародилась боль, во все стороны хлынула странная, болезненная, но при этом и какая-то приятная волна, сначала разошедшаяся по всему телу, а затем «выплеснувшаяся» вовне через макушку и кончики пальцев на ногах и руках, отчего в этих местах будто бы закололо маленькими иголочками. От этого меня повело, и-и-и… я, похоже, наступил на плохо пригнанную доску пола. Вследствие чего стекла в серванте весьма звучно звякнули. Я встревоженно замер, и тут же с кухни послышался голос бабуси: