И снова я к тебе вернусь… - [15]

Эх… если бы не ипотека, первым делом купила бы в кредит «Тойоту». Красную, обязательно красную.

За десять минут до поворота на нашу улицу встряла в мертвую пробку; какая-то мадемуазель на «Лендровере» впилилась в плешивенького мужичка на «БМВ». Вот классно, черт подери, оставалось всего-ничего. Я выключила зажигание, потому что застряла я как минимум минут на тридцать. Расслабилась и закрыла глаза.

Я хочу знать, какой он. Какой он будет. Что может быть приятнее, чем предвкушение, пусть даже ложное и несбыточное. В темноте, один на один; как он будет склоняться надо мной, что говорить, какие у него руки, как он дышит в самые интимные секунды. Я хочу знать, какой вы, Сергей Валентинович.

Все случилось в конце сентября. Костик пригласил главного врача на двухдневный эндокринологический съезд в Москве. Много свежих докладов и профессура из США, так что мероприятие обещало быть интересным. Было еще одно вакантное место; учитывая близкое знакомство со спонсором, я тут же позвонила Костику и нагло напросилась. Вечером второго дня конференции мы засиделись с большой компанией врачей в холле гостиницы. Сначала кофе, потом «Бейлис», потом пару рюмок коньяка. Народ разошелся, и как-то незаметно мы остались одни, я и Ефимов. В лифте, кроме нас, тоже никого не было; и даже не помню, кто первый поцеловал.

Помню только, что тогда, в темноте, все тело мое как будто вспомнило что-то, и хотелось лишь одного — отдаться до самого конца, без остатка; чтобы именно этот мужчина окончательно перечеркнул все прошлое, и чтобы больше никогда не пришлось бояться. Ни за себя, ни за Катьку; я не хочу больше бояться ничего и никогда. Короткие жесткие волосы, серые глаза, серьезный взгляд, и руки, большие и теплые. Столько нежности в мужчине, когда он осторожно целует живот, потом поднимается все выше, а потом уже реальность перестает существовать. Я думала, слушая спокойный мужской сон — он мой, я чувствую его, мне с ним хорошо. Ни одна женщина не спутает это ощущение ни с чем. Вот бы так и засыпать каждый день — положив голову на широкую мужскую грудь, густо поросшую седыми волосами.

На следующее утро проспали самолет. Помчались на Киевский вокзал, взяли билеты на скоростной поезд, и теперь впереди было целых четыре часа для разговора. Я чувствовала себя немного неловко, дневной свет может многое поменять. Например, я совершенно не понимала, как теперь обращаться — Сергей Валентинович, Сергей, Сережа.

Спокойствие. Все, что будет дальше, все уже произошло.

Поесть перед поездом мы не успели, уже в вагоне купили чай и какие-то булочки с творогом. Говорили о прошедшей конференции, о клинике; что еще нового можно прикупить на отделение; о том, как неплохо было бы взять в штат постоянного психотерапевта. Я тут же вспомнила про свою Ирку, но потом представила ее недовольную физиономию. Никакая сила не заставит Ирину Аванесовну Асрян просыпаться раньше восьми утра и ехать через пробки на работу. Никогда в жизни она не покинет свой уютный кабинет с зелеными креслами, и самое главное — с тайным входом прямо из ее квартиры. Так и прошло полдороги, пока не кончились отвлеченные темы для разговора. Сергей взял меня за руку, звук голоса почти на тон ниже:

— Лена, я хотел сказать… хотя тут и говорить не о чем. Наверняка ты давно заметила мое отношение к тебе. Я не очень умею говорить о чувствах, к сожалению, но я рад, что так случилось. Леночка, я надеюсь, это не случайная ночь. Ты не жалеешь?

— Я тоже очень рада. Только не знаю, как к вам теперь обращаться, товарищ главный врач. Особенно на работе.

— Я об этом совершенно не подумал.

— Предлагаю максимально шифроваться. Иначе дамы из нового корпуса подсыплют крысиного яду мне в компот.

Первый раз увидела, как он смеется. Красивая улыбка. Я провела рукой по щеке. Так хотелось поцеловать эту небритость, а потом закопаться под тяжелую руку, пригреться в его объятиях и закрыть глаза.

— Сережа… сколько тебе лет?

— Сорок пять. Я старый для тебя.

— Каждая женщина подсознательно ищет себе еще одного папу.

— Буду знать. Кстати, завтра суббота. Что ты планируешь делать?

— Обычно мы с подругами мотаемся по городу, вместе с детьми. От кино и театра, до аквапарка и аттракционов на Крестовском.

— Понятно. Может быть, найдешь время в воскресенье? Я бы хотел увидеться. Можно посидеть где-нибудь на Невском, если ты, конечно, не против.

— Я попробую пристроить дочку к бабушке.

— Тогда я позвоню в субботу вечером, удобно?

— Конечно.

— Где ты живешь?

— На Ладожской.

— У тебя своя квартира?

— Снимаю, но скоро перееду в свою. Взяла ипотеку.

— Я понял.

Сергей довольно интеллигентно расспрашивал о Катьке, общается ли она с отцом; о моих родителях, и даже под конец задал сакраментальный вопрос, не встречаюсь ли я с кем в текущий момент жизни. Целый час мы говорили только обо мне. И ни слова о Сергее Валентиновиче Ефимове, как будто между строк все было известно. Я так и не решилась задать ни одного вопроса; последний час поездки прислонились друг к другу и спали, будто два школьника.

Остаток осени мы встречались два-три раза в неделю, как только находили свободное время. На работе изо всех сил соблюдали конспирацию. В конце рабочего дня каждый выезжал на своей машине в соседний переулок; я бросала папину «девятку» на маленькой стоянке, прыгала на заднее сиденье, и мы ехали к Сергею домой. Начальство проживало на Петроградской, в старом-престаром фонде, на первом этаже. Оказалось, его семья была собственником этой квартиры еще с дореволюционных времен и по удивительному стечению обстоятельств не потеряла имущество. Его прадед был белым офицером, он погиб во время Первой мировой; деду пришлось писать отречение от родителя, потому что детям дворян нельзя было поступить в Политехнический институт; по странной иронии судьбы дед и отец отдали всю свою трудовую жизнь КГБ и службе во внешней разведке. От ста с лишним лет безумной и трагичной истории остались три вещи — эта квартира, хорошо сохранившаяся фотография офицера царской армии и его жены с двумя сыновьями, да еще табличка около дверного звонка — «г-н Ефимовъ».