И снова уйдут корабли... - [26]

На обратном пути к мысу Гарагаси, где пришвартована наша шлюпка, неожиданно на тропке встречаем двух европейцев. Один невысокого роста, кругловатый, лысоватый. Под длинной черной сутаной мускулистое, крепко сколоченное, хорошо тренированное тело — это чувствуется в осанке, в решительности и энергичности движений, в твердости и в то же время в спортивной легкости походки. Ему лет тридцать пять, не больше. Представляется: местный миссионер. Понятно, в здешних условиях работать могут только вот такие, как он, — молодые, спортивной закалки «воины армии Христовой». Он, должно быть, и автомашину лихо водит, и регбистом был, и в футбол не прочь погонять.

Другой тоже молод. Взглянув на него, я поразился, до чего же внешне похож на Маклая с известного портрета Маковского: и густая борода, и рыжеватая, юношески пышная шевелюра, и ясные глаза сосредоточенно и зорко глядящего в мир. Возраст что-то около двадцати пяти. Именно в этих летах впервые высадился здесь Миклухо-Маклай. А ко всему прочему фамилия созвучная — Макларен. Я уже не удивляюсь, когда узнаю, что он этнограф из Сиднейского университета. Показывает пачку фотокопий таких знакомых мне портретов папуасов из собрания сочинений Н. Н. Миклухо-Маклая. Прибыл сюда для того, чтобы на основе дневников русского ученого определить изменения в образе жизни папуасов за сто минувших лет.

Изменения? Вместо каменного топора — железный, вместо посуды из раковин — алюминиевые кастрюльки. А в остальном все то же, по крайней мере на первый взгляд: убогие хибарки, из тростника и пальмовых листьев, скудное варево на кострах, чудовищно распухшие ноги у пораженных слоновой болезнью… Как жаль, что так мало у нас времени! Поговорить бы с Маклареном всерьез! Может быть, и в самом деле есть в папуасской жизни такие изменения, которые мы и не заметили во время нашей короткой прогулки?

— Хотите побывать у нас на судне? — спрашивает капитан.

Оба расцветают улыбками:

— С удовольствием!

В гости на «Витязь» приглашены и четыре папуаса: двое из них, видимо, старейшины или какие-нибудь почетные местные лица — учитель их выбирал по нашей просьбе, — приглашен был, понятно, сам учитель и еще старик, дед которого был другом Маклая. Не удалось мне с этим стариком поговорить — опять же из-за недостатка времени. Может, на судне удастся?

Белые гости поднимались по трапу «Витязя» с любопытством. Особенно миссионер: он, священнослужитель, — и вдруг на борту «красного» корабля, в гостях у коммунистов, воинствующих безбожников! И для него, вышедшего только что из новогвинейских джунглей, «Витязь» — экзотика. Перед кают-компанией задержались у портрета адмирала Макарова, уважительно потрогали взглядами роскошную адмиральскую бороду, золотые погоны.

— Советский вождь?

— Нет, адмирал царского флота.

— Царского флота?!

Папуасы послушно следуют за нами по пятам. Лица, как и обычно, у них бесстрастные, неподвижные, вроде бы ничему не удивляются, но глаза мечутся, будто мошки, глаза реагируют на все яркое и необычное — на блеск зеркал в кают-компании, яркий свет плафонов под потолком, красную ковровую дорожку на трапе, и в глазах этих светится недоумение, даже тревога. Только учитель, в отличие от своих белых и темнокожих спутников, вроде бы не удивлялся ни портрету царского адмирала, ни зеркалам.

Я вспомнил описанное Миклухо-Маклаем посещение папуасами клипера «Изумруд», на котором ученый в декабре 1872 года покинул этот берег после пятнадцати месяцев, проведенных здесь. Маклай уговорил туземцев поплыть к клиперу, чтобы осмотреть его. Решились немногие, а отважилось взобраться на палубу всего несколько. Увидев на судне множество непонятных им предметов, они мертвой хваткой вцепились в своего защитника Маклая. Так и ходили по палубе, слушая объяснения, которые давал Маклай. На них произвели впечатление корабельная машина, зеркала, фортепьяно, но больше всего — два небольших бычка, взятых на судно в качестве живой провизии для команды. Таких животных папуасы не видывали еще ни разу и назвали их «большая русская свинья с зубами на голове».

Понятно, сейчас другие времена, потомки гостей клипера «Изумруд» живут уже не в каменном веке, и зеркало их не приводит в суеверный ужас. И все же папуасам явно не по себе. Вряд ли они когда-нибудь бывали на борту такого судна, как наше; возможно, даже издали не видели.

Гостей приглашают в салон. Миссионер и этнограф с удовольствием погружаются в мягкие кресла, они расслабились, разомлели, конечно, приятно снова оказаться в обстановке современного комфорта — прохладный кондиционированный воздух в просторной каюте, мягкий свет плафонов, покой. Должно быть, отвыкли от всего этого.

Наши гости-папуасы в разговоре не участвуют. Они скромно, даже с некоторым напряжением сидят на краешке дивана, и странно видеть их обнаженные темные, поблескивающие под светом плафонов мускулистые тела в этой роскошной каюте. Лица их по-прежнему серьезны, невозмутимы, даже порой кажутся суровыми, но стоит промелькнуть на лице улыбке, как сразу чувствуешь, сколько в этих людях искренности, простодушия, почти детской наивности. Я гляжу на них и испытываю к этим людям теплое чувство, почти отеческую нежность. Они все еще дети природы. Не вина их, а беда, что судьба поселила их на дальней, захолустной окраине мира, задержала для папуасов движение времени, из каменного века они едва выбрались. И сколько их наказывали за их безвинную отсталость и простодушие на протяжении веков: работорговцы, плантаторы, церковники. Сколько клеветы возвели на их немудреные курчавые головы: злы, коварны, кровожадны да еще людоеды. До сих пор некоторые белые на Новой Гвинее папуасов презрительно называют «оле», непереводимым оскорбительным словом, или «черными обезьянами». И прекрасен был подвиг нашего отважного соотечественника Миклухо-Маклая, который одним из самых первых стал на защиту этого несчастного народа, понял его, полюбил, нашел в нем замечательные человеческие достоинства.