И снова о любви - [21]

— Чтоб тебя! — Ее лицо покрылось пятнами, как в первую беременность, когда она ревела из-за багровых растяжек на животе.

— Со мной такое постоянно случается, — соврала я. — Шьют как попало…

Эвелин метнула на меня яростный взгляд:

— Тебя-то кто спрашивает?

Да никто! Я всего лишь хотела быть тактичной, но лучше бы не ввязывалась. «Прости ее, — уговаривала я себя. — У нее не в порядке гормоны, и она сама не знает, что несет».

Мама попыталась все уладить.

— Эвелин, — сказала она, — пойди поищи что-нибудь в моем шкафу. Надевай что понравится.

Сестра отправилась наверх. Отец вышел на улицу размяться, мама удалилась с детьми на кухню и занялась посудой, а мы с Патриком сидели за столом.

— Да, не очень-то вежливо вышло, — произнес он. — Сбегай-ка за линейкой.

— Зачем?

— Пора привести мою жену в чувство.

Я хихикнула. Мне нравилось, когда он вставал на мою сторону.

Несколько минут спустя он уехал на смену в пожарную часть, поручив отцу увезти Эвелин и мальчиков обратно в Куинс. Сидя на диване, я кормила из бутылочки Шейна, а Киран расположился на полу с книгой-раскраской и коробкой цветных карандашей.

— Мам! — взволнованно позвала Эвелин со второго этажа. — Поднимись сюда, пожалуйста.

Наверное, ничего не подошло, решила я. Мама в фартуке и шлепках вышла из кухни и отправилась наверх, а я, вытерев Шейну рот, уже включила было телевизор, когда услышала, что меня тоже зовут.

С Шейном на руках я забралась по лестнице. В коридоре было темно, свет горел только в моей комнате. Мама стояла в дверях. У меня подогнулись коленки, когда я увидела у сидевшей на кровати Эвелин футболку Патрика. Я почувствовала приступ тошноты. Мне в голову не приходило, что сестра станет рыться в моем шкафу.

Она поднялась, выхватила у меня Шейна и резко повернулась обратно к кровати, хлестнув локоном мне по правому глазу.

— Что случилось? — спросила я, зажмурившись от боли и удивляясь своему напускному спокойствию. Едва ли они догадывались, что меня вот-вот вырвет прямо на мамины махровые тапочки.

— Эвелин спрашивает, откуда в твоем шкафу футболка Патрика.

Эвелин закатила глаза:

— Я знаю, откуда она там, мама! Ари ее стащила.

— Кто тебе разрешил копаться в моих вещах?

— А почему бы мне в них не покопаться? Что ты прячешь?

— Эвелин, — обратилась к ней мама, — Патрик скорее всего случайно оставил у нас футболку. Весной они с папой красили кухню… Точно помню: после ремонта я стирала его вещи, а потом, вероятно, по ошибке положила в шкаф Ариадны.

— Ага, — поддакнула я. Объяснение казалось таким простым и резонным.

— Вот только не надо! — Эвелин сверкнула глазами. — У тебя от одного его вида трусы мокнут.

Отвратительные слова. Грубые, вульгарные. Так выражались бесстыжие подружки Эвелин — прогульщицы, которые вместо того, чтобы сидеть на уроках, курили «Мальборо» в подворотнях.

— Гадина! — процедила я, сжав кулаки так сильно, что от ногтей на ладонях остались следы.

Эвелин едва не вцепилась мне в горло.

— Девочки, девочки! — вмешалась мама, схватила футболку и затолкала ее в карман своего фартука с надписью «Поцелуйте повара». — Эвелин, зачем ты разговариваешь с сестрой таким тоном? Патрик — твой муж, и Ариадна никогда не позволила бы себе ничего предосудительного. Не сочиняй глупости.

— Даже если бы и позволила, — вздыбилась Эвелин, — толку-то! Разденься Ари перед ним догола — он не посмотрит в ее сторону. Ему чихать на плоскогрудых соплячек, ясно? Патрик любит меня одну!

Жестокая правда резанула покрепче самой сильной мигрени, когда-либо терзавшей мою голову. На мгновение я возненавидела Эвелин, всю такую из себя неприступную и самодовольную, гордую обладательницу любви Патрика. Но она была права. Он действительно любил только ее, любил так, что не замечал ни лишнего веса, ни экземы, прощал все капризы и жуткую запеканку с тунцом.

На мое счастье, внимание сестры отвлек плач Шейна. Подгузник оказался чистым, ребенка только что покормили, Эвелин не могла понять, в чем дело, и опять расстроилась.

— Мне достались одни крикуны, — ныла она, расхаживая по комнате и хлопая Шейна по спинке. — Киран был такой же.

— Все дети плачут, — попыталась успокоить ее мама.

— У моих подруг дети не кричат ни с того ни с сего, — сказала Эвелин и вдруг разревелась.

Она хлюпала носом и вытирала слезы рукой, и моя ненависть пропала без следа. «Не слушай своих подруг, — думала я. — Они врут, их дети тоже плачут. Эти противные тетки ждут не дождутся, когда ты сядешь в лужу, — чтобы им было о чем почесать языками у бассейна».

— Давай я возьму малыша, — сказала я, — а ты приляг, отдохни.

— Отличная идея, — поддержала меня мама. — Правда, Эвелин?

Глаза у сестры покраснели. Казалось, она жалеет о том, что наговорила мне. Мы с мамой прикрыли дверь и пошли в гостиную, забрав с собой Шейна.

Несколько часов спустя папа отвез Эвелин и мальчишек обратно в Куинс. Стоя на тротуаре, я махала им рукой на прощание. На улице было холодно, ветер собирал в охапки ломкие ярко-желтые листья. Я шла обратно к дому, а святая Анна косила на меня свои нарисованные глаза.

В прихожей я повесила в шкаф пальто и почувствовала, что сзади стоит мама. Она резко дернула меня за волосы, отчего моя рука взметнулась к голове.