И снова о любви - [20]

Вскоре мы добрались до Бруклина, где возникла совершенно иная картинка: скромные дома, святая Анна на лужайке перед нашим домом. Дул такой яростный ветер, что она и малышка Мария, казалось, съежились от холода.

На крыльце в переднике стояла мама. Дверь за ее спиной была открыта, и я, выбравшись из седана, сразу уловила запах еды. Направляясь к дому, я знала: сейчас мне попадет за то, что задержалась и не соизволила позвонить. Возмущенно и в то же время озадаченно она смотрела на машину, на ярко-красные тормозные фонари, горящие в темноте.

— Как это понимать? — спросила она.

Наверное, ее интересовало, с чего это меня привезли на машине, как «светскую львицу», но в моей голове крутились другие мысли. Я думала о полуразвалившемся доме на Западной Двадцать третьей улице и о роскошной квартире на Восточной Семьдесят восьмой, о потомке индейцев шони Дэлсине Эллисе и о шраме у него на лице. Что ответить маме, я представления не имела.

Глава 7

На следующий день мама положила мне с собой хлеб с ветчиной и кекс «Хостесс», но Саммер отказалась обедать в кафетерии. Она заявила, что неподалеку живет одна ее подружка и, хотя устав Холлистера категорически запрещал покидать территорию школы, они частенько убегали к ней и заказывали пиццу.

— Пойдем с нами, — предложила она, засовывая в рот кубик жвачки.

В дверях за ее спиной маячила стайка девочек в одежде из каталога «Блумингдейл», на руках болтались сумочки «Луи Вюиттон» — не какие-нибудь поддельные, с перевернутыми буквами «L» и «V», которыми торгуют в подворотнях, а самые что ни на есть настоящие.

Я снова посмотрела на Саммер: подведенные темно-синим контуром глаза, влажные от перламутрового блеска губы, узкая шерстяная юбка и сапоги на каблуках (так что ростом мы с ней сравнялись), на шее — ожерелье из серебристых бусин в три нити.

— Нет, — буркнула я.

Она вопросительно изогнула бровь.

— Почему?

«Я боюсь твоих подруг, вот почему. Ничего не смыслю ни в дизайнерской обуви, ни в свиданиях, так что вряд ли стану среди них своей». Впрочем, признаться в этом мне было не под силу, и я лишь пожала плечами.

— Ари, — сказала Саммер, — ну правда, пойдем. Не хочу оставлять тебя одну.

— Ничего страшного. Я поищу Ли.

— Ли?! — удивилась Саммер. — Она чокнутая и к тому же ездит пьяная за рулем.

— Саммер! — сказала я тоном, которым обычно отчитывают детей учителя и родители. — Нельзя так говорить о людях. И сплетничать.

Она вытаращила глаза, словно я только что крикнула: «Саммер Саймон — соска!», и сердито бросила:

— Понятно!

Сандвич мне пришлось есть в одиночестве — Ли явилась лишь к последнему уроку. Неужели проспала весь день, как Рейчел, и пожаловала на рисование, потому что только это занятие не вызывает зевоту?

— Пойдем после школы в Музей современного искусства? — предложила она.

На ней снова были «конверсы», футболка «SUNY Oswego» и не подходящий по цвету жакет. Мне хотелось в музей, однако Саммер, узнав об этом, надула губы.

— Вообще-то родители думают, что мы добираемся домой вместе, — напомнила она.

И была права, поэтому я пошла на компромисс: пригласила ее сходить с нами в музей, где мы любовались работами Пикассо и «текущими часами» на выставке Дали.

— Фигня какая-то, — заявила Саммер.

Искусство ее никогда не увлекало.

— А по-моему, прекрасно, — возразила Ли.

Позже, в вагоне метро Саммер ее передразнила.

— Странная она, — бросила Саммер, пристально изучая свои пальцы. На одном из ногтей обнаружился изъян, она вытащила из сумочки пузырек лака и мастерски исправила дефект. — Прости, конечно, но это правда. А как она одевается? На прошлой неделе три дня ходила в этой же футболке. Говорят, ее парень учился в Осуиго, и футболка, наверное, осталась от него. С точки зрения психологии тут явно не все в порядке. Ей давно пора выкинуть тот случай из головы.

В окне замелькали огни. Я пожала плечами. Меня тоже посещала мысль, что футболка принадлежала парню Ли. Вероятно, она ее не стирала из-за запаха, так же как я — футболку Патрика. Затем Саммер вспомнила о Дне благодарения и спросила, поедем ли мы на следующей неделе к Эвелин. Я покачала головой:

— В этом году готовить будет мама.

Больше я ничего не сказала. Ей ни к чему было знать, что в последнее время дела у Эвелин шли неважно, что мама уносит телефон в ванную и продолжает втайне от отца вести переговоры с Патриком, и что Эвелин больше не готовит, даже запеканку с тунцом. Патрик сообщил маме, что в доме нечего есть, кроме чипсов и магазинных пончиков.

— Сегодня мы все проведем отличный день, — сказала мама, заглядывая в духовку и протыкая вилкой праздничную индейку. — Ты понянчишь малышей, а Эвелин отдохнет. И все будет прекрасно. — Она покивала головой, будто это могло помочь воплотить в жизнь ее слова.

Но за обедом Патрик с отцом заспорили из-за футбола, а Эвелин только и делала, что налегала на еду. Она залила свою порцию подливой и вдобавок умяла три куска тыквенного пирога. По выражению маминого лица я поняла: она беспокоится, как бы Патрик не пустился во все тяжкие теперь, когда Эвелин так разжирела.

Затем от блузки Эвелин отскочила пуговица и угодила прямо в тарелку отца. Ничего удивительного — сестра пухла на глазах.