«И снова Бард…» К 400-летию со дня смерти Шекспира - [109]

Справедливо упомянуть в данном контексте и радикальную позицию Пола Бертрама[351], атрибутирующего пьесу как полностью шекспировскую.

Едва ли необходимо принимать ту или иную сторону в дискуссии об авторстве, но не могу не назвать сейчас славное имя Джеффри Чосера — «утренней звезды английской поэзии». Шекспир и Флетчер словно пригласили в «соавторы» создателя «Кентерберийских рассказов», взяв «Рассказ Рыцаря», открывающий знаменитый цикл, за сюжетную основу своей трагикомедии.

Герои Чосера, афинский герцог Тезей и его невеста, царица амазонок Ипполита, появляются в ранней комедии «Сон в летнюю ночь» (1595), которая завершается брачными торжествами. В начале же последней шекспировской пьесы Тезей с Ипполитой все еще жених и невеста в преддверии свадьбы — и она на сей раз откладывается из-за военного похода на тирана Креона, царя Фивского.

Взяв верх, Тезей захватывает в плен двух героических фиванцев — двоюродных братьев Паламона и Арсита, поразивших даже врагов своей доблестью и силой.

Оказавшись в заключении, молодые люди, не только родственники, но и самые преданные друзья, пытаются найти утешение в рассуждении о тюремной стене как о единственном спасении от пороков мира, вселенского зла и несправедливости. Сначала кажется, что «утешение философией» им вполне удается, но сквозь решетку темницы они вдруг замечают гуляющую по саду прекрасную Эмилию — младшую сестру Тезеевой невесты Ипполиты, и вспыхнувшая любовь делает лучших друзей непримиримыми врагами.

Именно эту поворотную сцену, определяющую все дальнейшие события пьесы, мы и предлагаем сейчас вашему вниманию.

Акт II

Сцена 2

Паламон

Как ты, достойный брат мой?

Арсит

Как ты, брат?

Паламон

Окреп вполне, чтоб над бедой смеяться,

И снесть войны превратность; мы, боюсь,

Навеки пленники.

Арсит

             На то похоже.

С такой судьбой покорно, не ропща,

Я примирился.

Паламон

                О Арсит, кузен мой,

Где ныне Фивы? Где наш гордый край?

Где наши родичи с друзьями? Боле

Не знать нам сей отрады, не глядеть,

Как юноши радеют в состязаньях,

Бахвалясь сувенирами любви,

Как парусами — бриг; не обгонять их,

Как обгоняет стаю сонных туч

Восточный ветр; так Паламон с Арситом,

Ногой небрежной чуть пошевелив,

Предвосхищали похвалы, и лавры

Стяжали словно нехотя. Увы,

Нам за оружье, близнецам в геройстве,

Не браться вновь, не горячить коней,

Как море яростных. Мечи — подобных

Не знал сам красноокий бог войны —

У нас отъяты — им ржаветь в безделье

В святилищах враждебных нам богов.

Мы молнией не выхватим их снова,

Сметая воинства.

Арсит

             Нет, Паламон.

Надежды — те же узники в темнице,

Здесь потускнеет молодости цвет,

Как ранняя весна; здесь встретим старость,

Уз брака не изведав, Паламон!

В объятьях нежных молодой супруги

Нам сладких поцелуев не вкушать,

Вооруженных сонмами Амуров;

Нам не дано узнать свои черты

В наследниках, нам не внушать орлятам:

«Пусть не слепит тебя оружья блеск:

Воспомни, чей ты сын — стяжай победу!»

Красавицы оплачут наш удел

И в песнях станут клясть судьбу слепую,

Чтоб устыдилась, видя, сколько зла

Природе с юностью чинит. Вот мир наш,

Нам сверх друг друга никого не знать,

Внимать часам — хронистам нашей скорби;

Зазеленеет плющ — но не для нас,

Настанет щедрое на радость лето,

Но здесь хозяйкой — стылая зима.

Паламон

Ты правду молвишь. Наших фивских гончих,

Что эхом вековой будили лес,

Нам впредь не кликать — и не потрясать нам

Копьем отточенным, коль злобный вепрь

Прочь убегает, как парфянский лучник,

Под градом стрел. Достойные дела,

Что служат пищей благородным мыслям,

Погибнут в нас обоих. Мы умрем

В конце концов (вот горькое бесчестье!)

Детьми безвестности и скорби.

Арсит

                     Брат,

Из самой бездны тяжкого злосчастья,

Из происков и козней злой судьбы

Два утешенья, два благословенья

Явились: стойкость пред лицом беды

И радость разделять друг с другом горе.

Пока мы вместе, я скорей умру,

Чем этот кров сочту тюрьмой.

Паламон

             Бесспорно,

В том благо наивысшее, кузен,

Что наши судьбы сплетены. Вместили

Два благородных тела — две души,

Назло невзгодам слитых воедино.

Они не сгинут, не бывать тому;

К тем, кто не ропщет, смерть во сне приходит.

Арсит

Нельзя ли нам на пользу обратить

Плен ненавистный?

Паламон

              Как, кузен достойный?

Арсит

Пусть станет нам святилищем тюрьма

И нас уберегает от растленья.

Мы молоды, но дорога нам честь,

А вольность и бездумные беседы,

Души отрава, сманивают нас

На ложный путь. Какой же благодатью

Воображение нас одарить

Не сможет щедро? Здесь мы друг для друга —

Как будто не скудеющий родник;

Друг другу мы — супруги, и рождаем

Все новые свидетельства любви;

Друг другу мы — отец, друзья, знакомцы,

Друг в друге обретаем мы семью.

Я твой наследник, ты — мой. Это место —

Наследье наше; никакой тиран

Отнять его не смеет; чуть терпенья —

И счастлив наш удел. Излишеств нам

Не знать; рука войны не покалечит,

Моря не поглотят. На воле нас

Супруга б разлучила или дело;

Глодали б распри; злоба подлеца

Знакомства бы искала; я б зачахнул

В чужих краях, и ты бы не узнал,

И длань твоя мне глаз бы не закрыла

С молитвою богам; не будь мы здесь,

Нас развели бы сотни обстоятельств.

Паламон

Благодарю, кузен! Теперь ни в грош