И проснуться не затемно, а на рассвете - [71]

– Доктор О’Рурк?

В дверях стояла Конни.

– Подойдите, когда будет минутка.

Я закончил работу и подошел.

– К тебе гости – мой дядя.

– Твой дядя?!

– Стюарт.

– Твой дядя Стюарт?! – Я скинул белый халат. – Он здесь? Пришел ко мне? Сколько мы с ним не виделись? Что он тут делает?

– Я ничего ему не говорила. Он сам все узнал.

– Что узнал?

– Я пыталась объяснить.

Последние слова я толком не услышал. Только лихорадочно думал, как я выгляжу: собранным? Уважающим себя?

Когда мой отец был в маниакальном состоянии, он отрывал меня от земли и сжимал в медвежьих объятьях. Увидев Стюарта сквозь окошко приемной, я захотел поступить так же. Он сидел на стуле, положив руки на колени, и терпеливо ждал. Я с трудом заставил себя не набрасываться на него с объятьями. Посмотри на него! – сказал я себе. Разве на такого человека набрасываются с объятьями? Никогда, даже если очень хочется. Попятившись от окошка, я едва не отдавил Конни ногу. Обнаружив, как она внимательно наблюдает за моей реакцией на приход ее дяди – да еще сразу после нашего разговора о ее новом ухажере, – я понял, что сегодня она узнала обо мне много нового. Наконец-то сообразила, кто я такой, и, несомненно, испытала огромное облегчение, что вовремя от меня избавилась. Еще я понял, что радоваться дяде Стюарту – глупо. Встреча с ним должна была меня расстроить, не более того.

Он встал. Просто остановись и протяни ему руку, твердил я себе, но сам неумолимо шагал вперед. Я не мог остановиться. Я сделал еще шаг и обнял его. Он был вовсе не здоровяк, как мой отец, и даже не попытался обнять меня в ответ. Я подержал его несколько секунд – насколько позволяли приличия (они не позволяли объятий вовсе), – потом отпустил и дважды хлопнул по спине, словно близкого приятеля, а не человека, рядом с которым я надеялся сидеть за столом во время седера.

– Стюарт, как я рад вас видеть!

Он улыбнулся, и его улыбка показалась мне теплой и искренней – наверное, причиной тому был мой явный энтузиазм.

– Какими судьбами?

– Мы можем поговорить наедине?

– Разумеется!

Ведя его в свободный кабинет, я стал громко жаловаться на то, что после переезда из крохотной клиники в Челси решил не устраивать на новом месте личного кабинета, о чем теперь горько жалею.

– Так что говорить придется здесь, – сказал я, жестом приглашая его в пустую смотровую.

Там я сразу предложил ему офисный стул. Дядя Стюарт быстро сел и безмятежно положил руки на колени. Я скрестил руки на груди и прислонился к стоматологическому креслу. В очередной раз я убедился в том, сколь аскетичным и властным может быть его молчаливое присутствие. Разумеется, я тут же сморозил глупость:

– Вы решили воспользоваться моим предложением?

– Это каким?

– Можем сделать снимки, хорошенько почистить зубы. Убедиться, что все в порядке.

– Нет, – сказал он.

Нет, он пришел обсудить то, что пишут в Интернете от моего имени. Я поерзал на месте.

– Надеюсь, Конни вам объяснила, что это не я пишу.

– Объяснила.

– Хорошо. Потому что это не я пишу.

Дядя Стюарт сидел необычайно спокойно на этом стуле, который так и просил, чтобы на нем покрутились – хотя бы чуть-чуть.

– А вы знаете, кто пишет?

– Вы имеете в виду, знаю ли я имя конкретного человека?

– Да. Ведь должен же у этих высказываний быть автор.

Вероятно, это тот же самый человек, с которым я переписываюсь, подумал я. Но его звали так же, как меня, а я не хотел говорить об этом дяде Стюарту – и понадеялся, что Конни не сказала.

– Нет, имя мне неизвестно. Сначала появился сайт, потом страничка на Фейсбуке, теперь вот и Твиттер.

– Конни также упомянула, что вы… принимаете на веру некоторые из этих высказываний.

– Я?!

– Например, что амаликитяне уцелели и их потомки живы по сей день.

– Я атеист и никогда этого не скрывал.

– Верно, – сказал он. – Но ваше мнение о Боге не имеет никакого отношения к вопросу о существовании некоего народа. Вы знаете, кто такие амаликитяне?

– Ну так… немного.

– Сегодня, когда мы вспоминаем об Амалике, мы вспоминаем не просто о древнем враге иудеев, но о вечном и заклятом враге. Это антисемитизм во всех его проявлениях. Оскверненные синагоги. Террористы-смертники. Ксенофобские речи. Амаликитян можно сравнить с нацистами. Амалик был первым нацистом.

Дядя Стюарт достал платок и высморкался, затем убрал платок на место. Я всегда восхищался людьми, которые умеют изящно сморкаться на глазах у других.

– Сегодня Амалик живет в радикалах и фундаменталистах. Также у его имени есть метафорическое значение. Это соблазн. Отступничество. Сомнение.

– Сомнение? – переспросил я.

– Надеюсь, вы не обиделись, – сказал дядя Стюарт. – Сомнение в существовании Бога вовсе не делает вас заклятым врагом и ненавистником евреев.

– Я вообще не враг евреям.

– Да я так и не думал, – заверил он меня.

– То есть вы верите, что эти посты в Интернете выкладываю не я?

– Если вы так говорите, верю.

– Это не я.

– Однако то, что пишется от вашего имени, расстраивает меня и всех остальных, – сказал он.

Он вытащил из кармана я-машинку и молча открыл мою страницу в Твиттере. Протянул телефон мне.

Проблема еврея заключается в том, что страдания удваивают его веру в несуществующего Бога.