И пришло разрушение… - [41]
— Не будем рассуждать как трусы, — сказал Оконкво. — Если человек приходит в мою хижину и гадит на пол, как я поступаю? Закрываю глаза? Нет! Я беру палку и разбиваю ему голову. Так поступает мужчина. Эти люди день за днем льют на нас грязь, а Океке советует нам прикинуться, будто мы ничего не видим.
Оконкво даже фыркнул от отвращения. «Что за бабский клан, — думал он. — Могло ли произойти что-либо подобное на его родине, в Умуофии?»
— Оконкво прав, — заметил кто-то. — Надо что-то предпринять. Мы должны изгнать из нашего клана этих людей. Тогда на нас не ляжет ответственность за их мерзости.
После того как высказались все присутствующие, было решено изгнать христиан из клана. Оконкво в негодовании скрежетал зубами.
В ту ночь по деревне ходил глашатай, оповещая жителей, что отныне приверженцы новой веры исключаются из членов клана и, следовательно, лишаются всех привилегий, какими пользовались до сих пор.
А меж тем ряды христиан уже значительно выросли. Теперь это была небольшая община, в которой состояли мужчины, женщины и дети, уверенные в себе и спокойные. Белый миссионер, мистер Браун, постоянно навещал их.
— Когда я думаю о том, что только полтора года прошло с тех пор, как среди вас впервые было посеяно зерно новой веры, — говорил он, — я восхищаюсь деяниями господа!
Наступила среда страстной недели, и мистер Киага попросил женщин принести красной глины, мела и воды и обмазать к пасхе стены церкви. Женщины разделились на три группы: ранним утром часть их отправилась с кувшинами к источнику, другие, взяв мотыги и корзины, пошли к яме за глиной, а остальные направились к меловому карьеру.
Мистер Киага молился в церкви, когда до него донеслись возбужденные женские голоса. Он отложил молитвенник и пошел взглянуть, что случилось.
Женщины вернулись в церковь с пустыми кувшинами и рассказали, что их прогнали от источника плетьми молодые люди. А вскоре с пустыми корзинами вернулись и те, что ходили за глиной. Некоторых из них сильно исхлестали. Женщин, ходивших за мелом, постигла та же участь.
— Что все это значит? — недоуменно спрашивал мистер Киага.
— Клан отказался от нас, — объяснила одна из женщин. — Прошлой ночью об этом объявил на деревне глашатай. Но у нас нет такого обычая, чтобы не допускать кого-то к источнику или к глиняной яме.
— Они хотят нашей гибели, — сказала другая. — Они не пустят нас на базар. Так они сказали.
Мистер Киага собрался было послать в деревню за мужчинами, но увидел, что те сами идут к церкви. Да, все они слышали глашатая, но такого, чтобы женщин не подпускали к источнику, им еще никогда не доводилось слышать.
— Пошли! — сказали они женщинам. — Мы отправимся вместе с вами и поговорим с этими трусами. — У некоторых в руках были увесистые дубинки, а кое- кто прихватил с собой даже мачете.
Но мистер Киага удержал их. Прежде всего он хотел узнать, почему, собственно, христиан изгнали из клана.
— Они говорят, что Околи убил священного питона, — сказал кто-то из мужчин.
— Это неправда, — заметил другой. — Околи сам мне говорил, что это неправда.
Околи не было среди них, и спросить было некого. Прошлой ночью он заболел. К вечеру он был уже мертв. Смерть его доказала, что боги племени по-прежнему способны за себя постоять. А раз так, у клана не было оснований придираться к христианам.
Глава девятнадцатая
Лили последние в году большие дожди. Подошло время месить красную глину, что идет на постройку заборов. Это нельзя было сделать раньше, потому что сильные ливни все равно размыли бы кучи приготовленной глины; однако нельзя было и отложить эту работу, потому что в скором времени предстояла уборка урожая, а вслед за тем — период засухи.
Для Оконкво то был последний сбор урожая в Мбанте. Семь долгих, зря прожитых лет подходили к концу. Оконкво немало преуспел в стране своей матери, но он знал, что еще большего достиг бы в Умуофии, стране своих отцов, где мужчины храбры и воинственны. За эти семь лет он наверняка достиг бы самых высот славы. Вот почему каждый день, проведенный в изгнании, был для него источником печали. Материнская родня была очень добра к нему, и он был ей благодарен. Но это не меняло дела. Первого ребенка, который родился у него в изгнании, он назвал Ннека — «Мать превыше всего», отдав этим дань уважения родственникам матери. Но когда двумя годами позже родился сын, он назвал его Нвофиа — «Рожденный в пустыне».
В самом начале последнего года изгнания Оконкво послал Обиерике деньги с просьбой построить к его возвращению на месте его прежней усадьбы две хижины, в которых он с семьей мог бы приютиться до тех пор, пока не построит еще несколько хижин и не обнесет свои владения забором. Не мог же он просить другого человека построить оби — хижину для себя — и глиняный забор вокруг. И то и другое мужчина либо строит сам, либо наследует от отца.
