И пришел Город - [64]

Оба рассмеялись.

Они стояли во временном коридоре, из которого окружающий мир представал с иной частотой – отсюда и вьющиеся вдоль улиц извилистые лучи-трубки, помечающие траекторию движения пешеходов. Стоило сместиться во временной коридор меньшей частоты, и мир предстал бы таким, каким его видят обычные люди – точнее, в том же частотном диапазоне, – но все равно туманным, полным отражений, многослойным.

Вот поблизости несколько «прохожих» в виде лучей-трубок пересеклись, образовав полый жгут телесного цвета…

– Вот так они нынче собираются по углам и барам. Судачат, по какой такой причине кто-то так резво взялся за криминальных авторитетов, – поведал Коул Коулу. – В целом склоняются к мысли, что это дело рук какого-то загадочного толстосума; он, мол, убирает всех тайком из чувства мести. Кто-то вроде активиста, только тактика другая.

– Я знал, что ты собираешься это сказать…

– Я знал, что ты собираешься это сказать…

Оба в один голос рассмеялись. И синхронно разошлись, каждый своим путем.

Коул, тихонько посмеиваясь, неспешно прогуливался рядом со своим телом, находящимся во власти города. Тот Город, что шел рядом, – реальный в нескольких плоскостях разом – занимал оставленное тело Коула в качестве передвижного средства. Но Коулу было странно смотреть на телесное воплощение Города как на версию самого себя, как на предмет, который был когда-то Стью Коулом. Частично из-за очков-зеркал, утопленных по краям в то, что было когда-то его, Коула, черепом. Частично потому, что выражение и черты лица были теперь полны угрюмой решимости – как морда прущего на таран локомотива. На Городе было грубое подобие камуфляжной формы и все та же мятая шляпа. Одежда продрана стенами, которые приходилось крушить, и пулями, испещрившими грудь. Коул был в костюме, правда, босиком. Вместе они шли по скудно освещенной улице квартала Сан-Рафаэль. Улица в полутьме казалась Коулу почти осязаемой.

По зрелом размышлении насчет пиратского изъятия собственного тела он не слишком возражал. Это было неизбежно: ведь он сам подыграл Городу. Да и Город, если вдуматься, не так уж виноват. Не более чем кто-нибудь другой в Сан-Франциско. Он был просто физическим воплощением подспудного отчаяния, волнами взбухающего в коллективном подсознании.

– Я только не пойму, зачем они все еще держатся вместе, когда их заправилы уже мертвы.

– Из соображений безопасности, – ответил Город. – Что, в общем-то, глупо с их стороны. Они кучкуются, потому что думают: то, что убило их боссов, пожелает убить и их самих. И они правы. Этого бы не было, реши они разойтись. Но поскольку они все еще сила – как раковая опухоль, – мне придется и их уничтожить. И дать им уничтожить меня…

– Даже так? Что, последнее так уж обязательно?

Город непринужденно кивнул.

– Как и раньше. Осеменение крови.

– А-а, как тогда, когда тебя сшибли машиной и кровь хлынула по улице. А улица очнулась и поднялась за тебя мстить… – ностальгически произнес Коул. – Такой ритуал.

– Может быть. Но это необходимо.

К ним кто-то приближался: девочка, выгуливающая терьера. И девочка, и собака одновременно мелькнули в полосе прозрачности, от чего на миг стали видны их внутренние органы, очерченные кровотоком. Коул ступил в их временной диапазон и понаблюдал за ними в обычном, людском измерении. Возле них кто-то находился – некто голый и плачущий. Мужчина, которому на момент смерти было чуть за тридцать. Коула и Город ребенок с собакой миновали справа, девочка испуганно вытаращилась на Город, но ничего не сказала; собака же напряглась и стала рваться с поводка к ближайшей канаве, лишь бы подальше. Ни Коула, ни голого мужчины девочка не заметила. Возможно, это был ее недавно умерший отец. Первый отделенный от тела дух (помимо него самого), которого Коулу довелось увидеть. При этом мужчина лишь мельком кивнул Коулу и вновь обратил безутешный взгляд на дочь. «Твила», – окликнул он жалобно. Она его не услышала; зато собака, навострив уши, рванулась и помчалась через улицу, волоча за собой поводок. Девочка с криком погналась за собакой; отец, невидимый, как мог заспешил следом, беззвучно плача. У Коула похолодело внутри. Впервые со времени собственного преображения он ощутил бесприютность. А вместе с ней – смутный зов какого-то иного, далекого места. Какого?

– Ты собираешься покинуть меня? – спросил Город. В голосе была нотка сожаления.

– Нет, – секунду помедлив, ответил Коул. – Я никогда тебя не покину. Никогда, покуда ты существуешь. Через сорок примерно лет – по их времени – почти все города вымрут. МТФ и прочие системы воплотят свои «глобальные деревни» в жизнь. Все поселения станут компактными, по нескольку сот человек, и сложится новая разновидность коллективного разума. Тебя уже не будет, нужда во мне иссякнет, и я перейду в то, иное место. Знаешь, я стал теперь как-то свободнее. Думаю повидать другие города. В скором времени мне нужно будет наведаться в Чикаго. Но в одной из временных плоскостей я всегда буду находиться здесь, и тот, основной – условно основной Коул, меняясь с ходом времени, всегда будет возвращаться к тебе.

Говорил Коул негромко, утешая и вместе с тем подбадривая. Город слушал, не меняя выражения лица, с бесстрастным видом шагая по темной улице. Но он слышал. Он, и она, и они – все те, кто и есть