И плач, и слёзы... - [13]

Мы вернулись домой и скоро получили приглашение Союза кине­матографистов Чехословакии посетить их страну с премьерами "Знака беды" по всей Чехословакии. Но здесь, на родине, в поездке нам отказа­ли. И когда пришло известие из Лондона, что "Знак беды" признан лучшим неанглийским фильмом Би-Би-Си и мне надо было ехать в Лондон получать европейскую награду, тоже не пустили! Единствен­ным утешением явилось выдвижение Союзом кинематографистов СССР "Знака беды" на "Нику", которую и получила Нина Русланова за луч­шую женскую роль. На родине фильм был отмечен премией профсою­зов БССР, и все! После фильма "Про Витю, про Машу и морскую пехоту", за который я получил много призов и наград, "Знак беды" был вторым моим фильмом, отмеченным призами и наградами в Европе. Этот фильм принес мне известность, он стал моей визитной карточ­кой для въезда в Европу. Моя фамилия благодаря этому фильму была занесена в европейские каталоги режиссеров, отмеченных наградами в Европе. Было написано много статей, но ничего не было написано на родине! В Белоруссии мой фильм остался незамеченным, его никто не анализировал, на ежегодных конкурсах, проводимых Госкино БССР и Союзом кинематографистов БССР, ему дали "диплом за раскрытие темы Великой Отечественной войны"! Разве это не позор? Разве это не унижение для творца? Ни один из критиков Института искусствоведе­ния Академии наук не уделил ни одной строки фильму в белорусской прессе, в то время как в западной и московской прессе фильму были посвящены газетные статьи! Все всё знали, все всё понимали, но никто не решился сказать, а мне на все было наплевать, я ездил по Европе, меня стали приглашать членом жюри европейских кинофестивалей. Кто из моих коллег за всю историю белорусского кино познал это счастливое чувство? У меня нет ни на кого обиды, я не таю зла, все плохое я быстро забываю, по природе своей я человек легкий, эмоцио­нальный, мама в детстве называла меня "лихое" за мою излишнюю непоседливость, а я думаю: не будь всего этого в моем характере, не было бы того Пташука, какой он есть! Я думаю не только о себе, то же самое я могу сказать о своей дочери, жене, маленьком внуке Мишке. То, что дано Богом,— наше! То, каким меня создал Бог,— и есть я и никто другой! Благодаря "Знаку беды" я увидел нашу великую страну. Я был на Дальнем Востоке, Камчатке, Сахалине, Урале, в Сибири, на Крайнем Севере, в Поволжье... Я получил огромное количество писем от зрителей, в моем столе до сих пор лежат сотни записок, получен­ных во время встреч!

Все кинематографисты измеряют свою жизнь от фильма к филь­му. В период "Знака беды" в моей личной жизни ничего не произошло, если не считать того факта, что дочь закончила школу и поступила в институт. Моя жена как работала, так и продолжала работать на кино­студии "Беларусьфильм". Моя мама продолжала жить в деревне, и толь­ко на зиму я ее забирал в Минск, а ранней весной отвозил обратно. Возвращаясь домой, она садилась на приступок, целовала порог дома и плакала. Она хотела умереть в своем доме, а Бог послал ей смерть в квартире сына в Минске.

Я уже писал, что снимал "Знак беды" в родных местах: вокруг Барановичей и Ляховичей. Я никогда не забуду Льва Олиферку, предсе­дателя моего родного колхоза. Узнав, что я буду снимать Быкова, он тут же позвонил и сказал: "У меня есть хутор на примете. Хотел было весной снести, а потом подумал: вдруг тебе пригодится!" И пригодил­ся! Мы купили его, лишив хозяев их родины. Три сестры жили в Барановичах, жить было трудно, и они продали съемочной группе свой дом, зная, что по сюжету мы его должны сжечь. Надо было видеть их лица, когда они приехали на "сжигание" и смотрели, как горит их родина! Дом догорал всю ночь, и всю ночь они сидели у пепелища и плакали! Кино в кино! С одной стороны, мы несем людям радость, а с другой — разрушаем жизнь людей, связанных с кинематографом! Че­рез несколько лет, приехав в деревню, я заглянул туда, где прошла часть моей жизни,— ни хутора, ни сада, никаких следов прошлой жизни не было! Цвела рожь! А ведь у трех сестер есть дети, внуки, придет время, и кто-то из них спросит: откуда мы? Страшно подумать! Так же и мой родной дом в Федюках! Жена говорит: "Давай продадим!" И все! Путь домой закрыт, в доме будут жить другие люди, а я буду мучиться, лить по ночам слезы. В моей памяти лица трех сестер... Степанида по сюжету сожгла себя вместе с домом... Фильм был снят. Группа всю ночь не спала, и рано утром мы поехали посмотреть сожженный хутор, поклониться месту, где шесть месяцев бушевали страсти: раскулачивали и гнали в Сибирь, приходили полицаи, немцы убили корову, били Степаниду, стреляли в Петрока за бутылку водки. Господи! История нашей страны! И все на одном хуторе! И вот мы приехали, подходим к пепелищу, а там сидят три сестры, их дети, мужья! По лицам видно, что они просидели здесь всю ночь. Один из мужчин вдруг бросился ко мне, вцепился в горло, закричал, что я — убийца, сжег их родину! Дошло! Поздно, но дошло! В душе я радовался его поступку. Я думал: вот кино...

— В чем моя вина? — спросил я.

— Ты, ты сжег нашу родину! — в пьяном угаре кричал мужик.