И печатью скреплено. Путешествие в 907 год - [19]

– Нельзя тому быть, – крикнул Стратимир, – чтобы русских купцов губили на константинопольском базаре!

– Вы об этом… Русские купцы были с мечами, без мечей они не ходят. В ссоре они убили десять ромеев. Десять ромеев за пять славян – уже очень много.

Велемудр распахнул руки:

– Здесь русских столько же, сколько ромеев в Городе. Если мы начнем считать так же и дальше – двух за одного, то в Константинополе не останется ромеев. И еще столько же будет нужно для расчета. Но за недостающих мы согласны взять деньгами. А если живущие в Городе хотят и сами сохранить жизнь, мы за каждого из них тоже возьмем деньгами. Мы старые купцы.

– Я же сказал, – надулся Фома, – что василевс наградит славян, которые пришли под стены Города.

– Мы не служим из награды у ромейского правителя. Если в Константинополе еще есть василевс, то должен, наверное, существовать пока и закон. О законе торговли мы и пришли узнать.

– Мы не знаем закона торговли, который бы заключил с нами русский князь Олег.

– Закон в Руси заключает Киев и князь Киева, как василевс в Ромее. Киевский договор вечен, это мы и пришли подтвердить, – Велемудр опять распахнул руки, показывая на русские войска.

– Я передам эти слова василевсу, – сказал Фома.

Возникло молчание: стороны сомневались, надо ли сейчас продолжать разговор.

Стратимир заметил за спиной доместика стражника Гуннара. Лицо варяга он помнил, тот служил в Киеве. Гуннар куда-то пристально смотрел и вроде бы даже знаки кому-то делал. Стратимир повернулся в сторону и увидел недалеко от себя Рулава.

– Разрешим поговорить двоим воинам этерии! – сказал Стратимир доместику. Тот кивнул.

Гуннар подошел ближе.

– Верно ли известно в этерии, как я попал сюда? – спросил Рулав.

– Известно. Не удалось найти, кто это сделал… За тебя хотят выкуп, какой?

– Нет, я здесь будто не в плену.

Стратимир поморщился:

– Выкупом за воина могут быть только его голова и меч. И то и другое при нем.

Гуннар наклонил голову, соглашаясь.

Логофету было все равно, что будет с Рулавом, он смотрел, нет ли здесь шпионской интриги. Вообще-то они с Велемудром делали вид, что не присутствуют при этом разговоре.

А положение создалось запутанное: выкупить воина нельзя, выменять не на кого. Оставить как есть – накладно для константинопольской гордости. Но вопрос был уже назван, и отвечать было надо.

Тогда доместик третьей тагмы сделал царский жест. Он снял перстень с огромным изумрудом.

– Посольство не бывает без знаков посольства, – сказал он и протянул перстень Стратимиру.

Воевода взял, надел изумруд на здоровенный мизинец. Посмотрел на Рулава. Тот вынул из перевязи свой двуручный меч и поставил острием на землю рядом со Стратимиром. Воевода накрыл рукоять меча ладонью. Рулав, не удержавшись, легко вздохнул и, сделав два шага, перешел в свиту логофета.

Доместик третьей тагмы даже выгнулся от гордости. Он и так имел добрую славу в гарнизоне, но теперь, после того что сделал для Рулава, он знал – его репутации у воинов позавидует любой архонт.

Фома не любил военных выкрутасов. Он только с естественным сожалением посмотрел на чудесный зеленый камень: «Ценности уже начали уплывать из Города к славянам…»

Первые переговоры кончились.

Рулав

Во дворце Рулава вызовет к себе Самона. Рулав скажет, что ничего не может сказать о славянах, кроме того, что видно из Города. Да если бы и мог, добавит он, то должен был бы промолчать до окончания переговоров с Русью.

И Рулав умрет под пытками. Не станет в Городе человека, указывая на которого, могли бы говорить: «Это тот самый Рулав, за которого доместик третьей тагмы подарил свой изумруд русскому воеводе».

Этериарх не решился жаловаться василевсу на Самону. Паракимомен был в большой силе – именно он ездил к Николаю Мистику и привез василевсу отречение патриарха. Но год спустя после нашей истории, когда Лев сошлет в монастырь Самону, запутавшегося в собственных подметных письмах и наговорах, командовать его конвоем этериарх назначит Гуннара. И конечно, Гуннар был благодарен этериарху, а Самона нет.

Решение синклита корпорации нищих

В Городе увидели повозки с царским угощением, вкатывающиеся обратно. Пошел слух, что переговоры не удаются. Под портиком Михаила срочно собрался нищенский совет, гордо именовавший себя синклитом.

– Скороход вышел от святой Софии, – сказал тот, кто должен был следить за временем, – отправил воображаемого скорохода.

– В Городе недовольны логофетом Фомой, – сказал председатель.

Члены синклита стали говорить в очередь по кругу:

– Переговоры со славянами начались. Будем же довольны.

– Логофет может проиграть большие деньги русским. Это ударит по нас.

– Фома знает свое ремесло, но с русскими трудно договориться – их много.

– Эпарх не делал объявления Городу – значит, дело плохо. Надо поторопить их. Не будем мешать волнению.

– Кто заменит Фому на переговорах? Араб Самона?..

– Скороход прошел площадь Константина.

– Славяне едят нашу рыбу, – сказал председатель. – Переговоры должны закончиться как можно быстрее.

– Стоит ли ввязываться?

– Если Город недоволен Фомой, значит, кто-то хочет его сменить…

– Пусть Фома остается. Поддержим его.

– А если он не сможет договориться с Русью?