И осталась только надежда - [29]

— Вынужден согласиться с тобой. — Словно продолжая начатый несколько дней назад, ответил я ему, сразу же уводя разговор в нужное мне русло. Не думаю, что мне удалось его провести своей заинтересованностью в тех опасениях, которыми он поделился, но вопрос, действительно, был серьезным, чтобы заставить его забыть о своих намерениях обсудить со мной совершенно иное. К тому же, сведения, которые изучал перед его приходом, я получил, когда Гадриэль был у Арх» Онта. Так что ему не было известно то, что сообщали с южных границ. — Мне тоже не нравится то, что происходит у орков. Дозоры докладывают, что в степи увеличилось количество костров, а маги упоминают об отголосках кровавых ритуалов. На моей памяти такого не было.

— Считаешь, шаманы знают об угрозе?

Переложив депеши на столик, даже не предложив взглянуть ему самому, я откинулся в кресле, пытаясь хоть немного расслабиться. Получалось плохо.

— Об их возможностях нам мало что известно, так что трудно судить. О носителе сути Равновесия они узнали, стоило ей лишь пересечь границы миров. Но я готов предположить худшее — их осведомленность. Остается понять, чем это может грозить нам.

— Думаешь, нападут?

Мой начальник разведки, так и не добравшись до кресла, остановился у камина, рассматривая в языках пламени что-то одному ему ведомое. Пока была Лера, в нем жила пара саламандр — подарок Аарона. Они покинули мои покои следом за женой, вернувшись к своему владыке.

— А разве они что-то теряют? — На последнем слове голос предательски дрогнул, выдавая мое смятение. Сегодня мне все напоминало о ней. Впрочем, вчера — тоже.

— Тебе надо с ней встретиться и поговорить.

Я все еще думал о причинах моей уверенности в том, что орки воспользуются ситуацией и нарушат договоренности, так что не сразу осознал смысл сказанного другом. Когда же понял…

Я не мог объяснить ему, что одновременно жажду этого и… боюсь. Боюсь, что неопределенность наших отношений обернется для меня той ясностью, которой я не желал.

— Осталось меньше двадцати дней. Все решится само, либо так, либо….

В отличие от клятв, которые давали друг другу драконы, ритуал эльфов был обратимым. Такое случалось не часто, подобие свободы, которое мы сохраняли, давало возможность не тяготиться брачными узами. Мы с Лерой отличались от большинства эльфийских пар. В ее верности я ни разу не усомнился и надеялся на то, что и она продолжала доверять мне. Как оказалось, для меня это было очень важно.

Но сейчас… я не был уверен в том, что она вернется ко мне. Не потому, что полюбила другого, это я хоть и с горечью, но принял бы как причину. И не потому, что разочаровалась во мне.

Все было проще и… значительно сложнее. Она относилась к той категории существ, для которых остановка становилась смертью. Ее постоянная неудовлетворенность, в первую очередь самой собой, толкала ее вперед. Она стремилась к чему-то, чего сама не осознавала до конца. И, при этом, мечтала о покое и тихом семейном счастье.

Позволь я ей стать своей соправительницей, как это произошло с Таши, это смогло бы решить если не все, то множество проблем. Сменяющие друг друга события, некоторое напряжение, за которым следовал отдых с детьми, наполнили бы ее жизнь смыслом и сумели если не затушить, то хотя бы усмирить пылающий в ней огонь. Но я вовремя не понял, что только встав рядом, она станет по-настоящему моей.

Ценой ошибки стало одиночество.

Кого было в этом винить?!

— Я не узнаю тебя. — Взгляд Гадриэля был осуждающим. — Раньше ты никогда не отступал.

Мне ничего не оставалось, только горько усмехнуться. Как оказалось, любовь умеет не только давать силы, но и лишать их.

Но из нас двоих, прав был именно мой друг. Раз я хотел видеть Леру рядом с собой, я должен был забыть о слабости. Да и терять время не стоило, Вилдор вел не совсем понятную мне игру, втянув в нее и Тасю, так что вмешаться в нее стоило как можно скорее.

Я не был уверен в том, что он намеревался повторить трюк, который не удался ему два года тому назад — его Единственная и сын не вписывались в это предположение, но в том, что его влияние на мою жену скажется на ней пагубно, я не сомневался.

Рядом с ним никто не оставался прежним, и редко кому из тех, кто пытался ему противостоять, удавалось сохранить свое цельность, не став его марионеткой.

Дарианец был неоднозначной фигурой и два года небытия его не изменили. Он вызывал безотчетный страх, вполне объяснимую ненависть, заслуженное уважением у тех немногих, кому удавалось приблизиться к догадкам о смысле того, что он делал и невольное преклонение. Он одновременно отталкивал своей мощью и притягивал непостижимым обаянием. Он был одиночкой по своим деяниям, но мне была дана возможность узнать, что жизнь близких ему существ значила для него значительно больше, чем своя.

А еще он был благороден, и это вынужденно, но признавали даже его враги.

Еще бы понять, кем был он для меня? Особенно после того, как я назвал его мерзавцем, а спустя два года попросил сберечь жизнь моей жены.

— Пока не прояснится вопрос с соседями, я не могу покинуть Лилею. Да и отец куда-то запропастился, я хотел посоветоваться с ним.