И обратил свой гнев в книжную пыль... - [13]

нахтигаль повернул немного голову по-птичьи вбок

и, не меняя своего положения,

с удивлением, но благодарно смотрел на вопрошавшего:

это был пожилой господин, все еще ожидавший

с некоторым страхом ответа — на расстоянии и в согбенной позе.

нахтигаль глядел на него снизу вверх:

гамаши на сверкающих лаком штиблетах,

темное пальто с большими пуговицами

и толстым меховым воротником и никакой шляпы.

нахтигаль испугался — лысина господина,

стоявшего согнувшись,

сияла навстречу ему во всем своем великолепии.

нахтигаль мгновенно ощутил беспокойство,

как бы этот ласковый пожилой господин не простудился,

и потому спросил его:

— а ваша лысина не мерзнет?

одним рывком старик выпрямился, вскинул трость,

которую нахтигаль даже не заметил,

и удалился, что-то невнятно бормоча себе под нос,

ветер донес до ушей нахтигаля

только отдельные невнятные обрывки слов вроде

Германия, Рождество, свиньи.

прохожий больше не оглянулся, а то бы увидел,

как пьяный шалопай, так он обругал его в сердцах,

медленно сполз по витрине вниз и, рыдая, остался стоять

на коленях.

какое-то время нахтигаль так и стоял — на коленях.

он тупо не ощущал холода, не чувствовал его больше,

а холод уже пронизал его кости и тело

и парализовал ноги,

и теперь ему было уже хорошо и приятно,

он словно лежал на теплой мягкой подушке.

но сердце его еще пламенно горело —

так думал он, глядя на трепещущее пламя горящих в окнах свечей

и на зажженные на елках огни.

пламенно, пламенно пела его душа,

и затуманенным взором он вдруг увидел загоревшуюся елку,

и дом заполыхал, и город, и весь земной шар —

все горело и пламенело.

он ликовал: мир полыхал в ярких языках пламени.

он попробовал подняться —

ноги не слушались его.

он упал, но снова чуть выпрямился,

хотел вскочить и ликующе запеть, словно соловей.

но тут вдруг перед ним выросла фигура

и кто-то обнял его за плечи.

нахтигаль, только что собиравшийся выпрямиться,

замер, не двигаясь.

— почему ты так ненавидишь, нахтигаль? —

спросил строгий женский голос.

нахтигаль опять опустился на колени.

— почему ты так ненавидишь? — настаивал голос.

нахтигаль готов был заплакать,

но слез больше не было.

он хотел убежать, но ноги не слушались его.

— почему ты так ненавидишь и именно в эту ночь?

нахтигаль извивался, как под градом ударов.

потом он взглянул на женщину снизу вверх,

но не смог разобрать ее лица,

оно скрывалось за слепящим светом фонаря,

тот, глядя с этого ракурса,

светил как раз из-за ее головы,

из яркого снопа лучей опять раздался голос,

на сей раз более мягкий, ласковый и женственный:

— ну почему, скажи мне, будь добр,

почему ты так ненавидишь?

нахтигаль закрыл лицо руками и,

словно испытывая бесконечное освобождение, закричал:

— потому что я должен, я должен ненавидеть,

чтобы не околеть,

потому что… потому что я… —

он хрипел и протягивал к ней руки,

но женщина — теперь он видел, что это еще юная девушка,

на плечи ей падают длинные распущенные белокурые волосы,

стала отступать шаг за шагом назад,

все быстрее и наконец вовсе отвернулась,

когда же нахтигаль с раскрытыми объятиями

пополз за ней на коленях,

она убежала прочь.

нахтигаль еще успел заметить, что под мышкой у нее

сборник псалмов

и что во время бега она раскидывает в стороны ноги,

и он подумал:

ах, какие красивые были у нее ноги.

нахтигаль встал, он долго раздумывал,

не ангел ли его посетил,

а он напугал его своим мрачным неприветливым видом,

своей нищетой, казавшейся теперь смехотворной и ему.

он вспугнул ангела, и тот исчез

так же тихо, как и пришел.

нахтигаль неотрывно смотрел на угол улицы,

где исчез его ангел.

глубокое раскаяние охватило его:

что за мрачный у меня характер,

что за жалкий я человек.

он отряхнул брюки, одернул пиджак

и набрал полную грудь воздуха.

ко мне приходил ангел,

сегодня, в Рождественскую ночь,

все люди радуются сегодня,

вот и ко мне пришел ангел,

чтобы и я возрадовался.

он сунул руки в карманы брюк

и побрел вверх по улице.

он, правда, не забыл, что вспугнул ангела,

но запрещал себе думать об этом,

а кроме того, убеждал он себя,

ангелы — существа милосердные.

нахтигаль дошел до церкви,

пожалуй, я зайду, сказал он себе,

ангелы часто живут в этих домах.

он надавил на тяжелую чугунную ручку двери,

но дверь была заперта.

нахтигаль понимающе кивнул — ангелы уже спят.

он присел у порога, он улыбался

и думал о своем ангеле,

в какой-то момент он глубоко и счастливо вздохнул

и уснул.

во сне он слышал чудесную, нежную, сладкую музыку.

вот дверь, перед которой он сидел, растворилась,

и появился его ангел.

радостного тебе Рождества, приветствовал его ангел.

радостного, радостного, пропел соловьем нахтигаль

и протянул ладони.

ангел склонился над ним, взял его за руку

и ввел за собой в дверь, перед которой он ждал,

в бесконечную, тепло и уютно укутывающую темень.

Но случилось так, что первыми людьми,

проходившими утром следующего дня мимо церковного портала,

оказались

упитанный господин в черных лаковых штиблетах с гамашами

и зимнем пальто с меховым воротником

и с сияющей лысиной, не прикрытой, как ни странно,

на лютом морозе никакой шляпой,

и его восемнадцатилетняя дочь —

милое, кроткое, белокурое создание.

они задержались на мгновение перед окоченевшим трупом соловья

нахтигаля,

протягивавшего к ним с улыбкой руки,