…И никаких версий. Готовится убийство - [6]

Ненавязчивая манера беседы Коваля, по-видимому, успокоила женщину, и она стала отвечать не так односложно и неприязненно, как вначале. Взгляд ее хотя и оставался настороженным, но был уже не таким недобрым.

Она бы уклонилась от всякого разговора с этим неприятным ей человеком с холодными, как она назвала про себя «рыбьими», глазами. Но этот человек словно между прочим сказал, что зашел сейчас потому, что не хотел приглашать ее в милицию ради нескольких деталей, которые его интересуют, и она согласилась, что так, конечно, лучше.

Помогая Варваре Алексеевне наводящими вопросами, Ковалю кое-что все-таки удалось узнать об этом кооперативном доме и о соседях Журавля.

Об одном из них, о старике-инвалиде Анатолии Трофимовиче Коляде, недавно похоронившем жену, Коваль, правда, уже немного знал со слов участкового инспектора и составленного им протокола.

Утром внимание Коляды привлекло необычное поведение собаки, когда-то подобранной на улице с перебитой лапой и прижившейся у него. Пес, прозванный им Лапой, тоже был не молод и теперь составлял все общество одинокого пенсионера. Лапа в эту ночь спал неспокойно, с рассветом разбудил Анатолия Трофимовича и, как показалось хозяину, просился во двор. Но тому очень не хотелось выходить спозаранку на мороз, тем более что перед сном он, как всегда, выводил Лапу и тот побегал достаточно. Когда совсем рассвело, Лапе стало невмоготу — он уже скулил под дверью и начал лаять на нее.

В конце концов Анатолий Трофимович, ворча, слез с кровати, оделся и отворил дверь. Собака выбежала в коридор, оглянулась на хозяина, словно приглашая его следовать за ней, а затем набросилась на дверь, ведущую в квартиру Журавля.

Анатолий Трофимович, подойдя к соседней двери, и сам почувствовал неприятный запах. Ему сразу вспомнилось, как в прошлом году Лапа так же лаял, когда у них на кухне сочился газ из неисправной плиты.

Он постучал в дверь. Журавель не отозвался.

Пес не успокаивался. Коляда постучал сильнее.

Сосед не вышел.

Тогда старик, забрав собаку, возвратился к себе и позвонил в аварийную «Киевгаза». Газовщики, приехав, обнаружили, что из квартиры идет газ. Они и вызвали милицию…

Сейчас Варвара Алексеевна упомянула, что Коляда после смерти жены стал очень странным. Старик не принимал помощи ни от кого, дичился людей и разговаривал только со своим Лапой, как с человеком. С шофером и его женой, которые, отправив детей в деревню, завербовались на Север, Варвара Алексеевна по-соседски дружила, хотя дружба эта ограничивалась небольшими взаимными одолжениями. С новыми временными жильцами из трехкомнатной квартиры, офицером и его женой, они с мужем, Вячеславом Адамовичем, только раскланивались. Другое дело — Антон Журавель.

— Мой Слава, — все еще глотая слезы, говорила Павленко, — частенько сиживал у него. Им института не хватало. И домой придут — никак не разойдутся…

— Так, так, — поддакивал полковник. — Значит, и дома вместе. И о чем же беседы или споры-разговоры?

— Журавель к нам почти никогда не заходил. Все больше Вячеслав к нему. Так что разговоры их не слышала. Да, конечно, о чем же?! О своих делах, о науке, об институте…

Женщина замолчала. Потом, отвечая на вопрос Коваля, сказала, что муж в командировку вроде бы и не собирался. Утром, как всегда, ушел в институт. Но вдруг позвонил ей на работу и сообщил, что срочно улетает в Армению. Не взял даже чемоданчика со сменой белья и другими необходимыми вещами.

— Он еще не знает, что Антона Ивановича нет в живых, — вздохнула Варвара Алексеевна, грустно покачав головой, — приедет, а тут… Удар-то какой! Как перенесет? — снова вздохнула она.

Холостяцкого образа жизни Журавля, к которому «вечно шлялись девки», Варвара Алексеевна не одобряла. Недовольна была и застольями, на которые сосед звал и ее мужа. Но терпела. Потому что расторопный Журавель помогал Вячеславу в научной работе. Утирая слезы, Варвара Алексеевна призналась, что теперь ее Славику труднее будет написать кандидатскую, и, по-видимому, от этой мысли ей становилось еще горше.

— Значит, вы поддерживали эту дружбу?

— Честно сказать, не до конца. Боялась, что и мой приучится пить… Но, бог миловал, не спился… Благо я тут рядом. А насчет женщин… — отвечая на немой вопрос полковника, пожала плечами собеседница, — я была спокойна. Он у меня однолюб… Другой раз выговаривала Антону Ивановичу, но не пускать Славу неудобно было. Мой, хоть и головастый, да, к сожалению, увалень, пробиться сам не может. Да и, кроме того, им нужно было общаться. Над одними и теми же темами работали… А покойный… — Варвара Алексеевна остановилась, словно снова вспомнив о том, что Журавель погиб, закашлялась и потянулась за носовым платком, — пробивной человек был, земля ему пухом. В институте ценили и уважали… Что ж тут разводить их в разные стороны? Да и не удалось бы мне это.

Варвара Алексеевна не расспрашивала полковника о подробностях гибели соседа, как все это случилось, — казалось, ей было достаточно того, что узнала у подъезда. Это сначала удивляло Коваля, потом он решил, что у Варвары Алексеевны, как и у любой другой женщины, боязнь страшных подробностей подавляла естественное любопытство.