И никаких фантазий! - [31]

Ну, вот и все, господа Президенты. Я знаю, Вы не нуждаетесь в моем уважении. Но я — народ. А без уважения народа Вам не обойтись, если Вы стремитесь оставить после себя доброе имя.

«Воистину, в этом преходящем мире счастлив лишь тот, кто после себя оставляет следы благородства, милости, доброе имя и хорошее воспоминание: жизни без доброй памяти и добрых деяний не было вовсе…» (В. Кашифи).

И да поможет Вам Бог, если Вы религиозны. И да не оскудеет Ваша добрая воля, если Вы надеетесь только на свои силы!

Но знайте: доброе имя достанется лишь тому, кто сумеет воссоединить народы на началах равенства и свободы каждого человека в едином государстве.

На всех прочих на века останется несмываемое клеймо Герострата…

* * *

Фантаст Петров понял, что письмо закончено. Не потому что он интеллектуально иссяк. Нет, он мог написать еще много, потому что проблема необъятна. Но он вдруг с убийственной отчетливостью осознал, насколько бесполезными были его эмоциональное горение и интеллектуальное напряжение. Ни до «господ Президентов», ни до их народов никогда не дойдет его наивное слово. Газеты не опубликуют, потому что оно слишком объемно, журналы и «своих» авторов из-за дефицита бумаги опубликовать на могут, да и мало кто их теперь читает. А издать отдельной брошюрой — фантастика даже для фантаста. Да и кто захочет связываться с каким-то Петровым и его политически невоздержанным письмом?..

Кто он такой в этом мире? Мыслящий муравей…

Спонсоры?.. Фантаст Петров никогда не умел попрошайничать и не собирался учиться. Ему явно не хватало бесцеремонности и самоуверенности религиозных пророков. Прошли те времена, когда его статей ждали и журналы, и читатели. Закончилась эйфория, наступило похмелье.

Осознав все это, фантаст Петров и понял, что «исторический документ» завершен. Интеллектуальный конвейер еще по инерции подавал ему фразы и абзацы, но они уже «не ложились в строку», потому что сменилось эмоциональное состояние.

Надежду сменила безнадежность. Исторический Пессимист принял пост у Исторического Оптимиста. Да и вовремя — куда к черту расписался! Ясно куда — в стол. Так было до перестройки, так стало после нее. Спрос на романтиков — поэтов и философов кончился вместе со взбрыком истории. Наступило время торгашей. И похоже, что некому выгнать их из Храма…

А дальше началась ремесленная работа. Старшая жена, она же Главный Редактор, ознакомившись с опусом, подтвердила диагноз фантаста Петрова: — В стол!.. Это явно не то, от чего мы разбогатеем… Но посылать надо, отому что… надо. Хотя и бессмысленно — не пойдет ни здесь, ни там… Ты так и не научился писать, чуя конъюнктуру… Э-эх… Только сократить нещадно! Занудные цитаты — к черту! Твое письмо, от себя и пиши…

Собственно, этим она и занялась, взяв в руки редакторский карандаш. Петров же тем временем, учитывая редакторские правки своей мудрейшей половины, спешно набирал «открытое письмо» на компьютере, благо у него еще остался кусок «кандидатского» отпуска, понимая, что есть мизерная надежда на внимание только в момент предвыборной драчки в России. Там отголоски гласности (не свободы слова, конечно) еще наблюдались, по крайней мере, в «смутные» периоды выборов. В родном Узбекистане фантасту Петрову «ловить» было нечего. Разве что статус «вынужденного переселенца». Но этого-то как раз Петров и не жаждал. Как гражданин зенонового Космополиса он презирал все эти тараканьи бега через границы.

А как много близких людей поддалось гипнозу всеобщего бегства! И фантаст Петров не считал себя вправе осуждать их. У него Космополис в душе, а им надо жить в реальных городах. К тому же в этой земле были похоронены его прадед, дед и отец, так что он с полным правом мог назвать и эту часть планеты «землей предков» и считал, что у него на нее не меньше прав, чем у «этнически чистых» нацбюрократов. Хотя более глубокие его корни прослеживались и в Санкт-Петербурге, и в Киеве, и на Урале, а сам он волей военной судьбы отца родился на Волге, детство провел на Дальнем Востоке. Он фактически был и чувствовал себя гражданином всей Евразии, а не какого-то искусственно нарисованного на карте его лоскутка. И когда его насильно впихивали в «лоскутное» гражданство, он начинал испытывать нечто вроде социальной клаустрофобии. И был уверен, что то же ощущают и сотни миллионов его соотечественников, от рождения привыкших мыслить масштабами материка…

Однако время шло. Отпуск кончался, но и компьютерный набор продвигался. Распечатывать «письмо» пришлось самым мелким шрифтом на двух сторонах листа. Надо было свести вес послания к минимуму, потому что финансовые возможности семьи Петровых не позволяли осуществить почтовое отправление полноценной рукописи, отвечающей требованиям редакций. Тем более, что таких отправлений надо было сделать несколько: кто знает, куда дойдет, и где придется ко двору?..

Но когда несколько экземпляров рукописи было подготовлено, фантаст Петров засомневался — можно ли доверить такой материал почте? Во-первых, почти наверняка перлюстрируют, во-вторых, просто теряют. Так было с письмами из США, России, Израиля.