И нет счастливее судьбы: Повесть о Я. М. Свердлове - [40]

— Где? — спросил Быков.

— Да здесь же, здесь.

Яков Михайлович взглянул на часы.

— На организацию сходки уральцев — десять минут. Вперёд, прапорщик Быков!

Павел улыбнулся — как это похоже на товарища Андрея!

Уральцев на совещание действительно прибыло немало. С одними Яков был знаком по Екатеринбургу, с другими вместе сидел в тюрьмах.

Перед глазами Свердлова словно наяву прошли революционные события в Екатеринбурге. В марте 1917 года рабочие освободили из тюрем политзаключённых, и они сразу же избрали временный комитет большевиков...

— Вы Малышева не знали? — спросил Быков.

— Слыхал только, — ответил Яков.

— Его избрали председателем. А меня, после того как слились рабочий и солдатский Советы, избрали председателем Екатеринбургского Совета.

— Рад, что во главе Совета — большевики. Да ты подробнее, подробнее.

— Призвали в прошлом году, закончил в Чистополе школу прапорщиков. А теперь — в Екатеринбурге, в 124-м полку. Солдаты и выбрали меня в Екатеринбургский Совет.

— А брат, Виктор, всё скитается по рудникам?

— Нет, вернулся, мы с ним вместе в Совете работаем.

Вдруг Яков встал и, тронув Быкова за плечо, сказал:

— А это помнишь?

По-ораторски вскинув руку, он продекламировал:

Тираны, страшитесь!

Пред знаменем красным

Покорно склонитесь.

Про

___ле

_____тари

_________ат

Идёт!

Быков смущённо посмотрел на Свердлова. «Неужели запомнил? Ведь это его, Павла, стихи!»

— Ну рассказывай, рассказывай, Павел. Кто ещё из старых екатеринбуржцев на месте?

— Да многие, Яков Михайлович. Пётр Ермаков, Семён Глухих, Николай Давыдов, Леонид Вайнер. Его-то вы, видно, не знаете...

— Как же, в Перми были вместе.

— А с Малышевым познакомитесь. Толковый он, крепкий.

— Конечно, познакомлюсь, как только приеду.

— И обязательно познакомьтесь с Юровским.

— С Яковом Михайловичем, моим тёзкой? Да мы же с ним в Томске через стенку в тюрьме перестукивались. Правда, никогда его не видал. Ничего, скоро увидимся.

В дни Всероссийского совещания партийных работников уральцы собирались не раз. Обсуждали, намечали пути создания Уральской партийной организации. Были здесь кроме Быкова Цвиллинг, Крестинский, пермяки, уфимцы, челябинцы. Все высказывали твёрдое мнение: товарищу Андрею непременно надо ехать в Екатеринбург — географический центр Урала.

Это мнение совпало с желанием Свердлова, его стремлением туда — к своей молодости, к своим боевым товарищам. Ехать он решил сразу после совещания партийных работников.

Глава пятнадцатая. Потапыч

Григорий Ростовцев пришёл домой поздно — снова задержался на митинге. Митинги теперь каждый день — то на заводе, то в цирке «Модерн» на Петроградской стороне, то просто на улице, у какой-то афишной тумбы. Меньшевики и эсеры кричали о свободах и благах народных, о том, что они и есть главные партии рабочих и крестьян. Эсеры, правда, убеждали, что их партия рабочая, потому что... крестьянская. Кто такие, мол, рабочие? Вчерашние крестьяне.

Этот митинг на Металлическом заводе действительно был бурным. Выступали друг за другом ораторы-меньшевики, эсеры, большевики. Слесарь Дмитрий Иванов, или просто Митрич, пятидесятилетний бородач с металлическими очками на мясистом носу, негромко буркнул:

— Все агитируют. Уже в третью партию, видно, буду записываться.

— А в какие, Митрич, записывался-то? — смеясь, спросил Ростовцев.

— Да одних меньшевиками зовут, значит, меньше их. Другие про мужика больно уж красиво говорили. А теперь вот большевики. С ними я согласный — они за мир и против войны. И Временному правительству не доверяют. Не наше оно — буржуазное, а значит, и цели ставит буржуазные — за продолжение войны и прочее.

— Так, может, ни в какую партию не вступать? — снова спросил Григорий.

Сосед Митрича по работе, Потапыч, тоже Дмитрий и тоже Иванов, ответил за товарища:

— Как же тут не вступишь? Революция ведь. Нескладно вроде без партии. Мне бы вот тоже...

И расстроили, и обрадовали Ростовцева два неразлучных друга — Митрич и Потапыч. Расстроили тем, что порой поддаются увещеваниям меньшевиков и эсеров. С другой стороны, было ясно, и это отрадно, что ни у меньшевиков, ни у эсеров, несмотря на кажущееся благополучие, нет прочной, осмысленной людьми основы. Вот Митрич в третью партию собирается вступать. Значит, он хочет иметь свою, единственную, ту партию, которая ему по душе. Но он пока ещё не во всём разбирается...

С некоторых пор на заводе стало модным слово «оратор». Оно объединяло всех — и левых, и правых, и партийных, и беспартийных. Кто выступает — тот оратор.

Уже выступили многие. И он, Ростовцев, выступал. Слушали его вроде внимательно, да только был он недоволен своей речью. Эх, Якова Михайловича бы сюда!..

Громче всех орал с трибуны меньшевик, хотя на вид он был сухоньким, невзрачным. Ростовцев припомнил его фамилию: Либер. Речь его, правда, не отличалась особой стройностью, но говорил он красиво:

— Нет, мы не именуем себя правящей партией — таковой в единственном числе сегодня не существует. Но мы, социал-демократы, меньшевики, вправе напомнить рабочему человеку, что именно мы выражаем его интересы, что именно мы создали прочную, революционную власть, что именно мы...