И нет счастливее судьбы: Повесть о Я. М. Свердлове - [38]

Воспоминания Филиппа Голощёкина прервал голос друга:

— Пошли, Жорж, всё в порядке. Сестра ждёт...

Глава четырнадцатая. Встречи, встречи...

Какая это радость для Елены Дмитриевны Стасовой — встречать товарищей, возвращающихся из ссылок, тюрем, с каторги, из эмиграции. Вот и приехали члены ЦК Голощёкин и Свердлов.

Стасова много слышала о Якове Михайловиче. И хотя товарищей из Туруханки ждали с началом навигации на Енисее, она с радостью узнала от приехавшего из Красноярска Теодоровича, что Свердлов и Голощёкин первыми примчались туда из ссылки, что они уже выступили перед местными товарищами, перед солдатами, что, может быть, уже едут в Питер.

Колоритная личность Филипп, по партийным кличкам — Жорж, Иванович, Фрам. Царская охранка немало сбила сапог в поисках этого человека, немало извела бумаги, описывая его приметы. Она рассылала филёрам его словесный портрет: «Приметы Голощёкина: рост два аршина шесть вершков, глаза серые, волосы желтоваторусые, родился 26 февраля 1876 года в городе Невеле. Примите меры к аресту...»

...Красноярцы наперебой, как могли, рассказали о том, что знали, и по их разговорам Свердлов понял — единого мнения, единой оценки происшедших событий нет. И потому столь естественной казалась просьба к нему, члену Центрального Комитета партии, высказать своё суждение, наконец, просто посоветовать.

— Товарищи! Дорогие друзья мои! Мне очень приятно встретиться с вами в новой России, России без царя, без жандармов... Поскольку точка зрения ЦК мне сейчас неизвестна, я буду говорить только от своего имени, высказывать только своё мнение, а уж вам самим решать, что делать дальше и как поступать. Лично у меня нет никаких сомнений, что Временное правительство — буржуазное, империалистическое по сути своей. И отношение пролетариата к нему — соответствующее...

Яков высказал свою точку зрения на оборончество, считая его контрреволюционным, на примиренцев, многие из которых попросту не разобрались ещё в существе дела.

Стасова уже слышала об этой речи Свердлова — рассказали красноярские товарищи, опередившие его в дороге. С какой точностью разобрался он, находясь вдали от центра событий, в сложившейся обстановке!

Они не были лично знакомы, но Елена Дмитриевна составила своё впечатление о нём по рассказам товарищей, по его выступлениям и лекциям (вести о них доходили до неё) и, наконец, по переписке, которая установилась между ними с 1913 года. Она мысленно представляла этого человека, закалившего себя в тюрьмах и ссылках, выросшего в крупного революционера, видного партийного деятеля всероссийского масштаба.

Много слышала от товарищей о его смелости, работоспособности и знаниях, его пропагандистской щедрости. Он мог выступать по политическим вопросам в любое время — хоть разбуди его среди ночи.

Елену Дмитриевну радовало и другое — в условиях оторванности от центра, вдали от Ленина, нередко не имея сведений о взглядах Владимира Ильича по тому или иному вопросу, Свердлов занимал истинно ленинскую позицию. В этом она убедилась, завязав переписку с Яковом Михайловичем. Произошло это тогда, когда Стасова находилась на поселении в селе Рыбном Канского уезда Енисейской губернии.

Она помнила многие письма Свердлова и от души жалела, что по соображениям конспирации их не удалось сохранить. Не забыть ей его стремления вселить в товарищей дух оптимизма, глубокую веру в победу революции. Он делился своими мыслями о каждом событии, о каждой прочитанной статье, иногда пересылал их заказным письмом, именно заказным, чтоб цензура не уничтожила — ведь за пропавшее заказное письмо почта обязана была выплатить червонец.

Тогда, в годы переписки, и окончательно сформировался в её воображении образ Свердлова — твёрдого, не знающего устали, пытливого большевика.

И вот он перед ней, в её квартире на Фурштадтской.

Яков Михайлович давно ждал этой встречи. Он всегда с уважением относился к деятельности Стасовой, к её высокой интеллигентности, много слыхал о её семье... Да и кто в Петербурге не знает Павловских казарм, входящих в ансамбль Марсова поля, или Триумфальных ворот у Московской заставы, или Нарвских ворот, поражающих воображение своей величественностью, строгостью композиции. Всё это творения Василия Петровича Стасова, выдающегося архитектора, деда Елены Дмитриевны. А её дядя, Владимир Васильевич Стасов, крупнейший в России критик, друг и глашатай художников-передвижников и композиторов «Могучей кучки»! А знаменитые «Музыкальные четверги» в доме её отца — Дмитрия Васильевича, которые Елена Дмитриевна называла «папиным собранием». О них знали вся петербургская интеллигенция, студенчество.

Елена Дмитриевна была достойной представительницей этой семьи, но в своих революционных взглядах пошла дальше. Её путь в большевистскую партию был естественным, как и путь многих видных представителей русской интеллигенции.

Секретарь ЦК, женщина огромной воли и стойкости, абсолютной эрудиции — и кличка-то у неё Абсолют, — была, несомненно, информирована о делах партии. Именно такой и представлял её Яков Михайлович.

— Не ждали? — спросил Свердлов.

— Ждала, очень ждала.