И не только о нем... - [53]

В них были удачи отдельных актеров, но искусственная заостренность основных ситуаций и образов главных героев сегодня ощущается особенно сильно. Тягостна сама атмосфера пьес, где лучший друг оказывается предателем, а порой простая информация о научной работе расценивается как тяжкое преступление. Режиссеры много и тщательно работали, чтобы придать этим пьесам правдоподобие на сцене, обставить со всей возможной правдой залы заседаний, кабинеты, дачи академиков, лаборатории ученых. Актеры добивались правды общения, интонаций, но, внешне такие злободневные, спектакли эти уводили театр от раскрытия реальной жизни, а не приближали к ней. Поэтому многие пьесы, обойдя в один сезон десятки театров, сразу же сходили со сцены, сменялись новыми».

Сказано справедливо — обо всех трех пьесах, и в частности о моей — тоже. Все верно и даже недостаточно резко. Так или иначе мы все, и я в том числе, несем ответственность за то, что были во власти магии готовых директивных формул, в тисках схоластических догматов, автоматизма зашоренного сознания, в плену слепой веры и доверия к высшему партийному руководству.

И моя пьеса «Закон чести», равно как и вся история ее возникновения, — живое и наглядное тому доказательство.

С БОЛЬЮ ПИШУТСЯ МНОГИЕ ГЛАВЫ этой документальной повести. Вот и сейчас, в воскресенье 2 августа 1987 года, разворачиваю свежий номер «Московской правды» со статьей И. Краснопольской «Командарм», и смотрит с газетной полосы красивое, умное, интеллигентное лицо Тухачевского, смотрит, может, это мне сейчас кажется, грустным взглядом. Случайно уцелевшая фотография командарма — с четырьмя ромбами в петлице. И снова — трагическое, связанное с репрессированным маршалом и с домом на набережной, он тоже там жил, когда Збарские брали до утра детей арестованных в эту ночь родителей.

Арестован был маршал Тухачевский в 1937 году,

«не только он сам, но и его жена, чуть позднее дочь, мать, сестры, братья, мужья сестер и жены братьев, шофер, жена шофера… Лишь через годы, когда справедливость, законность были восстановлены и три уцелевшие сестры, дочь вернулись в Москву, удалось по крохам собрать хоть что-то. Фотография Михаила Николаевича, которую мы сегодня публикуем, уцелела случайно»…

«…В 1937-м 12-й подъезд Дома на набережной по существу ополовинили. На доме сейчас 24 мемориальные доски. Фамилии, должности, годы жизни. Горько: многие жизни оборвались в 1937 и 1938 году. Каждая эта жизнь достойна нашей памяти».

Нужны ли комментарии?

Смолоду я был пленен фигурой Тухачевского, который в двадцать семь лет командовал Западным фронтом, был любимцем Ленина, именно его Ленин назначил одновременно командующим Седьмой армией, когда начался кронштадтский мятеж. В киносценарии «Весна двадцать первого», написанном об этом тяжелом испытании для всей партии, пославшей на кронштадтский лед триста делегатов Десятого съезда (половину этого съезда), я постарался изобразить Тухачевского, запечатлеть черты командарма, человека, подчеркнуть отношение к нему Ленина, его веру и любовь к молодому полководцу.

Сценарий был написан и принят «Мосфильмом» несколько лет назад, полностью опубликован в альманахе «Киносценарии» в 1984 году и… лежит на «Мосфильме» по сей день. Ленинградские власти сочли ненужным изображать кронштадтский мятеж, зачем эти черные пятна революционной истории?

И наложили постыдный запрет на одну из легендарных страниц в сложной жизни государства…

Что ж. Сейчас публикуются ранее не опубликованные романы, повести, стихи. Они ждали по двадцать, по тридцать лет и больше. А тут — всего лишь четыре года. Авось когда-нибудь и этот запрет будет снят…

Имя же Тухачевского останется — навечно…

10 ФЕВРАЛЯ 1948 ГОДА.

И вновь, как и полтора года назад, когда было опубликовано постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград», — утренний тревожный телефонный звонок Бориса Ильича.

— Читали сегодня газеты?

Грустно отвечаю:

— Читали.

— А как же Седьмая симфония Шостаковича?

Молчу.

— Вы ведь ее слушали, вы рассказывали, в осажденном Ленинграде?

— Да, с Вишневским, Ольгой Берггольц и Александром Кроном мы были на ее исполнении в зале Ленинградской филармонии.

— Зачем же так? Молчу.

Постановление об опере «Великая дружба» В. Мурадели.

«…Провал оперы Мурадели есть результат ложного и губительного для творчества советского композитора формалистического пути, на который встал т. Мурадели».

«Еще в 1936 году, в связи с появлением оперы Д. Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда» в органе ЦК ВКП(б) «Правда» были подвергнуты острой критике антинародные, формалистические извращения в творчестве Д. Шостаковича и разоблачен вред и опасность этого направления для судеб развития советской музыки».

Я был на премьере этого выдающегося спектакля в Ленинграде в Малом оперном театре. Опера была вскоре напрочь запрещена, и мне посчастливилось вновь насладиться гениальной музыкой уже в Москве, в Театре имени Станиславского и Немировича-Данченко — конечно же после Двадцатого съезда…

Читаем дальше — из постановления:

«Особенно плохо обстоит дело в области симфонического и оперного творчества. Речь идет о композиторах, придерживающихся формалистического, антинародного направления. Это направление нашло свое наиболее полное выражение в произведениях таких композиторов, как тт. Д. Шостакович, С. Прокофьев, А. Хачатурян, В. Шебалин, Г. Попов, Н. Мясковский и др.».