И не только о нем... - [36]

«Если сказать просто, по-человечески, — так хочется жить и жить».

Кто стрелял? Зачем? По чьему умыслу?

После этой ставшей тогда знаменитой речи, радостной, живой, человеческой, жить оставалось ему недолго…

Как и подавляющему большинству участников этого съезда, названному тогда словами, звучащими сегодня трагедийно, — «Съезд победителей».

Пройдет немного времени, и подавляющее большинство делегатов этого съезда победителей будут объявлены врагами народа, расстреляны, погибнут в тюрьмах и лагерях…

Их реабилитируют посмертно — после Двадцатого съезда.

А иных — и еще позже.

На траурном митинге памяти Кирова на Красной площади был и Борис Ильич, спускался с ленинградцами после митинга в Мавзолей, он мне впоследствии рассказывал об этом, но тогда, в 1934 году, я и не подозревал, что имя этого ученого, иногда мелькавшее на страницах газет, станет мне в будущем настолько близким…

Воробьев и Збарский, живя в разных городах, не расставались друг с другом, делились каждой крупинкой наблюдений.

Они вдвоем взялись за дело, не имеющее аналогов в истории…

Вдвоем делили взятую на свои плечи ответственность.

Ведь вопрос — надолго ли удастся продлить процесс сохранения — ставился перед ними и ими самими неоднократно.

Была ли уверенность у обоих, что — надолго?

Такой уверенности не было ни у того, ни у другого. И не могло быть.

Уверенности не было, но страстное желание не оставляло ни днем, ни ночью. Лаборатория Владимира Петровича и Бориса Ильича ни на минуту не теряла этой надежды.

Неустанная и непрерывная исследовательская деятельность обоих ученых дала пока еще первый результат — им был уже накопленный драгоценный опыт.

«Прошло 3 года… 5 лет… Уверенность в полном успехе росла с каждым годом, с каждым месяцем».

СТРАШНЫЙ ТРИДЦАТЬ СЕДЬМОЙ. В доме на набережной, где поселился с семьей Борис Ильич, жили по преимуществу крупные деятели государства, были среди них и народные комиссары, и их заместители, и военачальники…

Обыски и аресты шли по ночам. Как правило, кончались глубокой ночью. Дежурные спрашивали вахтеров, где можно оставить детей пяти, семи, десяти лет до утра, утром их надлежало отправить в детдом. Вахтеры не раз называли одну и ту же квартиру — Збарских. Евгения Борисовна укладывала детей спать, поила, кормила и зачастую, когда они засыпали, сидела с ними до утра, утром с точностью выполнялось спецуказание — машина увозила детей в детдом.

А Борис Ильич, живя в этой гнетущей атмосфере, продолжал работать. Подъезды пустели. Пустели целые этажи. Брали людей… Как-то часов в шесть вечера сидели пили чай. Телефонный звонок. За Борисом Ильичом высылают машину, не ту, в которой он обычно ездил, — с Лубянки.

Положил трубку, встал, развел руками, улыбаясь, сказал:

— Ну что ж, на всякий случай попрощаться? Пошутил, пошутил. Женя, дай на всякий случай еще одну пару очков…

Спустился вниз, сел в машину. Ехать было недалеко.

Его вызвал Ежов, лично.

Борис Ильич вошел в кабинет, увидел человека, едва возвышавшегося над столом, так он был невелик ростом. Ежов привстал, жестом пригласил сесть, нажал кнопку — вошел помощник.

— Принесите дело Збарского, — приказал Ежов, помощник, кивнув, исчез.

«Дело», — подумал Борис Ильич. Ежов молчал и только смотрел на него сумрачно, внимательно и непроницаемо.

— Вот мы наконец и познакомились, — сказал Збарский, чтобы нарушить страшноватое молчание. Ежов молча кивнул. — Пора, ведь объект находится в вашем ведении. — Ежов так же молча кивнул.

Вернулся помощник, с довольно толстой папкой.

— Показания Ягоды, — приказал Ежов. Страница была открыта. — Можете идти, — сказал Ежов.

Помощник ушел.

— Читайте, — сказал Ежов.

Збарский вынул очки из футляра, протер, взял папку, стал читать. Прочел: «Мною было поручено профессору Збарскому, биохимику, отравление Николая Ивановича Ежова». Остановился, взглянул на Ежова, тот смотрел на него в упор. Збарский продолжал читать. «С этой целью была достигнута договоренность с персоналом, обслуживающим кабинет, — ночью опрыскивать его раствором дезинфицирующего препарата, в который входит ртуть, рекомендовалось опрыскивать специальным пульверизатором портьеры».

Збарский улыбнулся, протер очки.

— Кто же так делает? Это кустарщина.

Ежов посмотрел на него с нескрываемым изумлением. Збарский продолжал читать вслух:

— «До утра держать закрытыми окна и двери. Как известно, ртуть запаха не дает». Действительно, ртуть не дает запаха, — прокомментировал он, снова улыбнувшись. — Из всего, что здесь написано, вот это — правда. Ртуть запаха не дает… — Перелистнул страницу, снова начал читать. Дочитав, положил дело на стол. — Все, что здесь написано, — глупейший и неграмотный вздор. Так не травят.

— А как травят? — спросил Ежов.

— Не знаю, мне, к счастью, пока травить никого не приходилось.

— Ртуть — ядовита? — спросил Ежов.

Збарский кивнул.

— Ртуть — химический элемент второй группы периодической системы Менделеева, — сказал он спокойно, словно бы читая лекцию. — Ртуть, как и многие ее соединения, ядовита. Пары ртути излучают, при высокой температуре и при электрическом разряде, голубовато-зеленый свет. Это знает каждый школьник. Как и то, что ртуть обладает антисептическими свойствами, она применяется при дезинфекции. При бальзамировании. При бальзамировании, — повторил он. — Вот, наверно, откуда возникла идея этой стряпни. Доказывать обратное — ниже достоинства ученого.